Течение моих невеселых мыслей было внезапно прерваноголосами, звучавшими, казалось, совсем рядом. Ах вот оно что – голоса доносятсяиз сада виллы «Маргерит» и довольно быстро приближаются ко мне. Женский голос,который, как я тотчас понял, принадлежал Марте Добрэй, говорил:

– Неужели это правда, мой дорогой? Неужели все нашиневзгоды позади?

– Вы же все знаете, Марта, – отвечал ЖакРено. – Ничто больше не может разлучить нас, любимая. Последнеепрепятствие, разделявшее нас, рухнуло. Теперь никто не отнимет вас у меня.

– Никто? – прошептала девушка. – О Жак, Жак…Я так боюсь.

Я встал, чтобы уйти. У меня и в мыслях не было подглядыватьза ними. Поднявшись со скамьи, я увидел их сквозь просвет в живой изгороди. Онистояли обнявшись, глядя друг другу в глаза. Это была прекрасная пара – стройныйтемноволосый молодой человек и юная белокурая богиня. Казалось, они созданыдруг для друга, такие трогательно счастливые, несмотря на ужасную трагедию,омрачившую их любовь.

Однако ничто, похоже, не могло согнать смятение с лицадевушки, и Жак Рено, заметив это, теснее прижал ее к себе:

– Любимая, чего же вы боитесь… теперь-то?

И я наконец, отчетливо уловив в ее взгляде тревогу, окоторой мне все время толковал Пуаро, услышал, вернее, догадался по движению еегуб, как она прошептала:

– Я боюсь… за вас.

Что ответил молодой Рено, я так и не узнал, ибо мое вниманиеотвлекло нечто странное в живой изгороди чуть поодаль от меня. Присмотревшисьвнимательнее, я увидел какой-то побуревший куст. Сухой куст в начале лета? Яподошел было поближе, чтобы рассмотреть эту диковину, но куст вдруг шарахнулсяв сторону, и я увидел мосье Жиро, прижимавшего палец к губам.

Со всевозможными предосторожностями мы с ним прокрались засарай, где нас не могли услышать.

– Что это вы здесь делаете? – поинтересовался я.

– То же, что и вы, – подслушиваю.

– С чего вы взяли? Я и не собирался подслушивать!

– Да? Зато я собирался!

Как всегда, он вызывал у меня смешанное чувство – восхищениеи неприязнь. Жиро смерил меня презрительно-осуждающим взглядом.

– Дернуло же вас вылезти! Еще немного, и я навернякауслышал бы нечто важное. Какой от вас обоих толк? Кстати, куда вы дели это ископаемое– вашего приятеля?

– Мосье Пуаро отбыл в Париж, – холодно ответил я.

Жиро пренебрежительно щелкнул пальцами.

– Отбыл в Париж, говорите? Отлично! Чем дольше егоздесь не будет, тем лучше. Интересно, что он думает там найти?

В его вопросе мне послышалась некоторая обеспокоенность. Япринял сдержанно-достойный вид.

– А вот этого я вам сказать не могу.

Жиро вперил в меня острый взгляд.

– Видно, у него хватило ума не посвящать вас в своидела, – бесцеремонно заявил он. – Прощайте. Мне некогда. – Онкруто повернулся и зашагал прочь.

Похоже, на вилле «Женевьева» делать мне было нечего. Жиромое общество явно раздражало, да и Жак Рено едва ли нуждается во мне, решил я,вспоминая увиденную недавно сцену.

Вернувшись в город, я с наслаждением искупался в море ипошел к себе в гостиницу. Спать лег рано, гадая, что принесет нам завтрашнийдень. Однако, честно признаюсь, действительность превзошла все мои ожидания. Неуспел я закончить завтрак, как официант, болтавший с кем-то в холле, вдругнаправился прямо ко мне. Он явно был чем-то взволнован. После минутной заминкион вдруг выпалил, нервно теребя салфетку:

– Надеюсь, мосье извинит меня. Мосье ведь имеетотношение к расследованию дела на вилле «Женевьева»?

– Ну да, – сказал я нетерпеливо. – А чтослучилось?

– Выходит, мосье еще ничего не знает?

– Да говорите же!

– Еще одно убийство! Этой ночью!

– Что?!

Оставив недоеденный завтрак, я схватил шляпу и со всех ногпомчался на виллу. Новое убийство, а Пуаро нет! Вот незадача! Однако кого жеубили?

Я влетел в ворота. На подъездной аллее, оживленножестикулируя, судачили слуги. Я кинулся к Франсуазе.

– Что случилось?

– О мосье, мосье! Снова убийство! Просто ужасно! Этотдом проклят! Да-да, проклят, можете мне поверить! Надо послать за господиномкюре,[58] пусть принесет святой воды. На ночь я здесь ни за чтоне останусь. Вдруг теперь мой черед, кто знает?

Она осенила себя крестным знамением.

– Да кто убит? – вскричал я. – Скажите же,кто?

– Откуда мне знать? Какой-то неизвестный. Его нашли всарае, недалеко от того места, где был убит бедный мосье Рено. Мало того, еготоже закололи, всадили нож в самое сердце. И нож – тот же самый!

Не мешкая ни секунды, я побежал к ветхому сарайчику за живойизгородью. Полицейские, дежурившие тут, посторонились, я в нетерпении рванулсяв дверь, но тут же замер на пороге.

В грубо сколоченном деревянном сарае, предназначенном,очевидно, для всякой рухляди, старой посуды и инструментов, стоял полумрак.

Жиро на четвереньках с карманным фонариком в руках дюйм задюймом осматривал земляной пол. Он было нахмурился, но, увидев, что это я,успокоился. На его лице появилось даже презрительно-добродушное выражение.

– Он там, – сказал Жиро, посветив фонарем вдальний угол.

Я подошел ближе.

Покойник лежал на спине. Это был мужчина лет пятидесяти,среднего роста, смуглый, одетый в опрятный, но не новый темно-синий костюмхорошего покроя, вероятно, даже от дорогого портного. Лицо его было искаженопредсмертной судорогой, а в левой стороне груди, как раз над сердцем, торчалачерная блестящая рукоятка ножа. Это был тот самый нож, который лежал вчера встеклянной банке! Я сразу узнал его.

– Сейчас придет врач, – сказал Жиро. – Хотяздесь он вряд ли нужен. Причина смерти не вызывает никаких сомнений. Его убилиударом ножа в сердце. Смерть, вероятно, была мгновенной.

– Когда же это случилось? Ночью?

Жиро покачал головой:

– Вряд ли. Утверждать не буду, пусть медицинаразбирается, но, по-моему, смерть наступила больше двенадцати часов назад.Когда, вы говорите, видели этот нож в последний раз?

– Вчера, часов в десять утра.