Сен-Жана, когда он приезжал к ней на выходные. И тут он похолодел, увидев входящий звонок с иностранного номера. Продолжительность разговора – чуть больше часа. Он набрал номер и слушал бесконечные гудки. Никто не отвечал. Он записал на нижних полях «Автомат?», и в течение часа его подозрения подтвердились.

– Всего неделю, – сказал он жене в тот вечер. Они сидели по разные стороны кровати, формально, как любовники на тихом исходе свидания в номере мотеля.

– Неделю, – повторила она равнодушно. Он никогда раньше не оставлял ее одну.

– Это может быть прорыв в деле, – сказал он. – Я говорил с матерью девочки, она оказалась не в курсе; сказала, что в тот вечер ее не было дома. Я спросил, можно ли поговорить с ее сыном, а она мне напомнила условия контракта и бросила трубку. Я думаю, брат Лилии вполне мог поговорить с ней или ее отцом, но мне нельзя с ним общаться. Я просто должен… послушай, ты же знаешь, как мне не хочется тебя оставлять.

Она вдруг улыбнулась, как ему показалось, неискренне, и сказала:

– Ладно. Желаю весело провести время.

– Это работа, – сказал он. – А не отпуск. Я улечу на неделю, возьму напрокат машину и попытаюсь разыскать этого ребенка. Почти никаких шансов.

– Все равно желаю весело провести время.

– Спасибо, – сказал он нескладно. – Спасибо, постараюсь.

В Аризоне он стоял перед таксофоном под полуденным светом; он представил, как ее видение, мираж набирает номер, выуженный из закоулков детских воспоминаний. Он повернул к мотелю. День клонился к вечеру. На стоянке царила тишина. Две машины и автопоезд дрожали в лучах жаркого солнца. Он стоял лицом к мотелю до тех пор, пока не увидел то, что искал: плывущую белизну по верхней террасе – горничную, толкающую свою тележку от номера к номеру. Он шагал по просторам автостоянки, когда женщина исчезла в темном проеме. В ослепительном свете дверь отбрасывала прямоугольную тень. На террасе он старался шагать погромче, чтобы не испугать горничную, появившись у нее за спиной, но она все равно вздрогнула и на миг прижала руку к груди, когда он постучал в дверь номера, который она убирала.

– Извините за беспокойство, – сказал он. – Кристофер Грейдон, частный детектив.

Она улыбнулась и назвала свое имя, неразборчиво записанное им в блокнот. Горничная всю жизнь прожила в городе Леонард. Долгим знойным полднем после трансляции интервью она пылесосила покинутую комнату. В то утро она нашла ключ в двери. Она не смотрела передачу «Нераскрытые преступления», зато заметила Библию, взяла ее с постели, на которую ее бросили, скорее из любви к порядку, чем из религиозного любопытства, и заметила записку, написанную через всю страницу. Она перечитала ее раза два, хмурясь. Было в ней нечто зловещее, и ей вдруг померещилось, будто за ней следят, и в комнате наступила гнетущая тишина. Тогда она быстро захлопнула Библию и положила в ящик тумбочки. Она вспомнила о ней две недели спустя, когда Кристофер появился в номере, который она убирала.

– Пусть моя просьба не покажется вам странной, – сказал он, – но, может, вы запомнили…

Горничная всегда мечтала прославиться. И это ей удалось, хоть и ненадолго:

«Сведения местного источника помогли следствию по делу об исчезновении девочки» («Леонард газетт», № 486), а под заголовком – она, улыбается, сверкая высветленными волосами и серьгами-кольцами.

– Я не стала из-за этого особенно заморачиваться, – сообщила она корреспонденту газеты, который заменил «заморачиваться» на «переживать» прежде, чем заметка пошла в печать. – Просто это вроде как странновато – писать на Библии. А потом ко мне пришел сыщик.

Он взял напрокат машину и провел шесть недель за рулем, увеличивая радиус поиска от городка Леонард, останавливаясь в мотелях, расспрашивая, съезжая на обочину, чтобы зажмуриться и попытаться представить, в какую сторону они могли уехать. Он позвонил Питеру, и тот велел ему оставаться там сколько нужно; остальные дела подождут. Два вечера кряду он звонил жене, но пришлось довольствоваться автоответчиком, поэтому он отказался от попыток дозвониться до нее и продолжал свой путь. Во время авиарейса из Темпла он раскрыл на коленях очередную Библию, и когда не смотрел в иллюминатор, то его взгляд падал на записку. Почерк был неразборчивый и неровный. Она писала второпях. «Я не исчезла. Перестаньте меня искать. Я хочу быть со своим отцом. Перестаньте меня искать. Отстаньте от меня. Лилия».

Она написала «перестаньте меня искать» дважды. Он подумал, что она, должно быть, видела передачу «Нераскрытые преступления». Или, может, смотрела ее, когда писала; он представил себе, как Лилия пишет в отчаянии на фоне отсветов своего изображения на экране. Она поняла, что за ней снарядили погоню. Ее напряжение, передавшееся ему через это последнее сообщение, показалось Кристоферу признанием его существования; на второй год преследования она получила сообщение о том, что он ее преследует, открыла Библию на Шестьдесят девятом псалме и написала ответ. Кристофер представил, как она говорит с ним. Он вернулся в Монреаль после полудня и из аэропорта отправился не домой, а прямиком в контору. Он смотрел на фото первоклассницы, приобщенное к ее делу и показанное в программе «Нераскрытые преступления», и поймал себя на том, что шепчет вновь и вновь, глядя в ее непроницаемые глаза: «Куда ты? Куда ты уходишь?» Он чуял, что приблизился к ней как никогда раньше.

Мать Микаэлы в отсутствие мужа пристрастилась к курению, но не озаботилась приобретением пепельниц. Когда Кристофер вернулся, дом пропах дымом, мебель была в сигаретных прожогах. Он думал, что способен устанавливать пределы допустимого, но оказалось, что заговорить с ней о тушении окурков о мебель не легче, чем о подозрительных галстуках и дешевеньких запонках. Он купил несколько недорогих стеклянных пепельниц и расставил по всему дому. Он стал уходить на работу до рассвета, возвращаться после заката. Временами мог переспать со своей секретаршей, но это было ему не по сердцу. Микаэла училась на «отлично», днем ходила в цирковое училище и взяла за привычку добираться от автобусной остановки до дома как можно медленнее.

Мать Микаэлы теряла интерес к семейному очагу. Иначе не скажешь; несколько месяцев назад она побывала на родительском собрании и заявила, что это было в последний раз; если школе требуется причастность родителей, сказала она, пусть отец Микаэлы выкроит пару часов из своего рабочего времени, ничего страшного. Она перестала заниматься уборкой дома; в комнатах скапливалась пыль, пока наконец Кристофер втихомолку не нанял уборщицу, которая прибиралась в доме раз в месяц. Спустя какое-то время она покончила со стряпней; дорогой набор медных сковородок пылился на кухне, а