была в самом разгаре. С тех пор как он приехал, уже дважды шел снег, и с каждым часом становилось холоднее. На холме над городом белым электрическим светом горел крест. Илай, глядя в окно отеля «Королева Елизавета», думал, что это один из самых тоскливых видов, какие доводилось видеть. Он целыми днями слонялся по обледенелым улицам в поисках Лилии, останавливаясь в местах, которые, как он думал, могли ее привлечь, сидел в кофейнях, где, как ему казалось, она могла бы задержаться, читал англоязычную прессу в поисках полезных советов о городе, в котором он очутился, стараясь не говорить по-английски в общественных местах, кроме как заказывая кофе. Рабочий день заканчивался рано, но ему удалось обнаружить два кафе в миле одно от другого, которые работали всю ночь, впуская леденящие сквозняки всякий раз, когда открывалась дверь. Они представлялись ему маяками в ночном океане, и он попеременно курсировал между ними. Во все комнаты из окон просачивался холодный воздух.

Илай где-то вычитал, что в порту стоит круизный лайнер. Он не особенно стремился на него посмотреть, но, возможно, Лилия захотела бы его пофотографировать, и на четвертый день своего пребывания он подумал, что путь туда, а потом в гостиницу займет несколько часов, а ему отчаянно хотелось себя чем-нибудь отвлечь. Теоретически в этот вечер должен был открыться клуб «Электролит», а он еще не решил, что ей скажет, когда встретит. Он медленно шагал по старому городу на юг, в сторону гавани, как вдруг в переулке он краем глаза засек движение: на перилах пожарной лестницы стояла девушка. Она идеально держала равновесие на высоте двух этажей над булыжной мостовой, держась одной рукой за лестницу над головой. Придя на мгновение в замешательство, он принял ее за самоубийцу. Но в тот момент, когда он хотел было окликнуть ее, он заметил канат, туго натянутый между зданиями, со знанием дела закрепленный через головокружительный пролет между двумя пожарными выходами. Он принял бы канат за бельевую веревку, если бы не девушка. Он видел, как ее худое тело слилось воедино с канатом; на ней балетные туфли; она полна дерзкой решимости. И он понял, что у нее на уме. Он вошел в переулок и прижался к кирпичной стене, глядя вверх.

Ему захотелось окликнуть ее, может, остановить, но – поздно; его осенило, что любые резкие звуки или движения помешают ей сосредоточиться и могут оказаться смертельными. Время его выхода на эту сцену было безупречным. Стоя внизу, он чувствовал, как у него на лбу проступает холодный пот. Она непринужденно отняла руку от лестницы. Илай на секунду зажмурился, затем посмотрел на улицу; по той стороне проходил мужчина, глядя на свое отражение в длинной пустой витрине офисного здания. Илаю захотелось окликнуть его, призвав на помощь школьные знания французского: «Помогите мне, aidez-moi, s’il vous plaît, пожалуйста». Но что мог бы сделать другой человек в этот миг, кроме как отвлечь ее, вызвав смертельное падение? Она была недосягаема. Он заставил себя смотреть на нее.

С уверенностью мастера она сделала первый шаг по канату. Он закрыл глаза, чтобы не видеть неизбежного: потерю равновесия, невыносимое пошатывание, кошмарное бескрылое падение. Такое наверняка не пережить. Канат без страховочной сетки и булыжная мостовая внизу; его воображение уже рисовало заговор каната с брусчаткой и коварный зов гравитации, лужу крови, натекшую из белого эпицентра расколотой черепной коробки. В карманах пальцы сжались в кулаки. Ему хотелось кричать. Но никто, как написал однажды Зед из Африки, не должен умирать без свидетелей. Илай открыл глаза.

Как в замедленной съемке, она сделала второй безукоризненный шаг, потом еще. Ее непроницаемое лицо было абсолютно невозмутимым. Этот страх, сговор страшных обстоятельств: вопреки ужасу созерцания ее последних мгновений на земле он начал замечать ее внешность. В этом ракурсе, в этом свете толком ничего не было видно – лишь красное платье и платина волос; она сияла в сумрачной вышине, как знамение, фантом, бескрылый ангел. Сколько поэзии в ее уравновешенности и плавности движений. Она медитировала, внушая ужас, испытывая нервы на разрыв. Он затаил дыхание.

Воображение рисовало, как она падает, падает, падает у него на глазах, но она все шла и шла по канату. Делая один выверенный шаг за другим, она прошла половину, две трети, не останавливаясь, затем протянула руку и ухватилась за поручень пожарной лестницы на той стороне переулка, живая-здоровая и уравновешенная. Спрыгнула на площадку пожарной лестницы и осталась стоять, глядя вниз, почти у него над головой. Невредимая.

Он прослезился. Смахнул слезы дрожащей рукой. Сердце у него колотилось. Он был в ярости. Она в один прием соскользнула по пожарной лестнице и мягко приземлилась на крышку мусорного контейнера, откуда ничего не стоило спрыгнуть на мостовую, где она оставила серебристую куртку и пару ботинок на высоких каблуках в свертке у стены. Она сняла балетные туфли и положила в карман куртки. Кажется, молнию на левом ботинке заело, но она обвязала голенище шнурками. Она подняла глаза на Илая и спокойно смотрела на него, натягивая куртку. Застегнув молнию, сунула руки в карманы и стояла, глядя на него.

Диковинное создание, красивое, – предположил он. Короткая взъерошенная стрижка; взгляд – словно молнией ударило, потрясенный, бесцветный. Вблизи он увидел, что у нее зеленые глаза. От нее исходил сладковатый, несколько застойный аромат геля для волос, выдохшихся духов и сигарет.

– Ты заглядывал мне под юбку, – сказала она напрямик по-английски без акцента, слегка запыхавшись.

Он остолбенел от ее зеленых глаз, глядящих в упор; в ее взгляде было нечто на удивление нездоровое. Он с трудом сглотнул слюну и медленно покачал головой.

– Я не заглядывал тебе под юбку, а просто там стоял, когда увидел тебя. – Ему стало не по себе, и он с трудом узнал свой голос.

– Да, – сказала она. – Ты просто стоял и заглядывал мне под юбку.

Илай не был настроен спорить. Он только что видел ее смерть, независимо от того, дышит она сейчас или нет. Он взглянул на искусно натянутый канат, внезапно ставший безобидным, как бельевая веревка. На мгновение ему померещилось, что он спит и вот-вот проснется в Бруклине рядом с Лилией; он медленно шагнул назад, закрыв глаза на секунду, и слегка прикоснулся пальцами обеих рук ко лбу. Плечом он ударился о кирпичную стену.

– Ты стригся недавно? – спросила она.

– Ты уж извини, – просипел Илай. – Мне больше не хочется с тобой разговаривать. Мне что-то не по себе. Так что, с твоего позволения…

– Нет, постой, – сказала она, – ты стригся недавно или давно?