конечно же. Следователь бросился за ней, прыгая через две ступеньки. Пробегая мимо какой-то двери, Степанов почувствовал чей-то взгляд. Степанов ринулся на дверь, намереваясь выбить ее тренированным плечом. Однако промахнулся и ударился о косяк. Тут же раздался звук задвигаемого засова. Теперь следователь напрасно бился о дверь, она была накрепко закрыта.

— Ты что? — подбежал Даниил Евгеньевич.

Степанов ничего не ответил и продолжил преследование. На нижней площадке он чуть не споткнулся о кокошник Снегурочки. Четыре двери вели в разные помещения. Степанов принялся распахивать их поочередно. Две двери вели в какие-то коридоры. Третья — во внутренний двор, слабо освещенный фонарями. Четвертая открывалась прямо в подсобку, где хранились швабры, ведра и прочее. Совсем недавно здесь прятался Антон. Степанов заметил в углу следы его ботинок. Следы эти походили на следы театральной обуви, обнаруженные на лесах, откуда рухнула балка на голову директора Скромного.

— Ну? — подбежал Даниил Евгеньевич.

— Никого.

— Жаль, я без оружия.

— А вы заметили, что вторая Снегурочка — ниже ростом, чем первая?

— А разве их было две?

— Я заметил двоих. Первая пропала в костре.

— То есть выбралась наружу через подземный ход.

— А есть подземный ход?

— Конечно, под сценой.

— Нет, она не могла так быстро выбраться.

— А почему ты задержался на площадке?

— Мне показалось, кто-то наблюдает в щель.

— Кто бы это мог быть?

— Я думаю, вторая Снегурочка. Кажется, я разглядел кокошник.

Степанов и Даниил Евгеньевич вернулись к остальным. Они сразу же услышали стоны Битнева. Один из охранников наспех перевязывал его плечо.

— Надо позвонить в театральную поликлинику, — повторял Сафьянов. И добавил: — Невольно поверишь в сверхъестественное, когда увидишь, как человек исчезает в костре.

— Это не так сложно, — начал вежливо объяснять Степанов. — Мне, в сущности, знаком этот эффект. Все дело в нескольких прожекторах. Зажигаются прожекторы, вспыхивает яркий свет, и зрители не замечают, как Снегурочка спускается под сцену.

— Значит, и сейчас действовали какие-то помощники, — заметил премьер.

Все с подозрением посмотрели на театрального охранника. Он принялся оправдываться.

— В декорацию вмонтирован фотоэлемент, — вмешался Тимошенков. — Он может сработать автоматически, как только человек войдет в этот искусственный костер.

— Интересно, — проговорил Сафьянов и обратился к Тимошенкову: — А вы могли бы попытаться исчезнуть таким образом?

Тимошенков неохотно направился к бумажным лентам, имитирующим пламя. Но тут раздался новый щелчок. Свет вновь погас. И снова все оказались в полнейшей тьме. Степанов заметил, что кто- то движется на них из кулис. Разом прогремели два выстрела. Таинственная фигура дернулась и сложилась пополам. Голова падающего задела ногу Степанова. По сцене пронесся светлым пятном призрак в сарафане Снегурочки. Тут же загремели беспорядочные выстрелы. С треском разлетались лампы прожекторов. Со всех сторон слышались шаги. На сцене все испуганно прижимались друг к другу. Старший охранник Сафьянова опомнился первым и включил мобильник. Засветившийся прямоугольничек экрана должен был теперь сыграть роль фонарика. Остальные последовали примеру охранника. Степанов вглядывался в лицо лежащего. Он узнал его. Это был охранник театра. Следователь схватил его за руку. Пульс прощупывался.

Сафьянов обеспокоенно спрашивал, кто стрелял. Его охранники смущенно объясняли, что стреляли они, потому что не было иного выхода.

— Он на нас напал!

Потом все снова притихли. Никто не знал, как включить свет.

— Неужели это покушение? — пробормотал Сафьянов.

Тимошенков наконец нашел рубильник и включил свет. Сразу же прогремели новые выстрелы. Вдруг раздвинулся занавес. Зрительный зал, конечно, был пуст. Только в директорской ложе все еще возились с трупом.

— Нет, это все-таки безобразие, — громко произнес приятный баритон Сафьянова. — Почему МВД не обеспечивает безопасность театра?

Степанов снова наклонился к лежавшему навзничь театральному охраннику. На этот раз следователю показалось, что пульса нет.

— Скончался, — произнес Степанов, распрямляясь.

— Грустно, грустно, — тотчас откликнулся Сафьянов. — Надо бы сообщить его супруге. Она, кажется, тоже здесь работает, билетерша.

Степанова поразила осведомленность премьера.

— Так вы сообщите... — Премьер повернулся к Царедворскому.

— Да, да, конечно, — тот преувеличенно вежливо закивал.

Сафьянов и сопровождающие его лица явно вознамерились покинуть театр.

Даниил Евгеньевич подбежал:

— Михаил Михайлович, так что же, открываем дело?

Сафьянов тяжело вздохнул:

— Приезжайте ко мне завтра утром. В десять. Нет, лучше в половине одиннадцатого.

— Не быть мне художественным руководителем, — печально сказал Царедворский.

Битнев стонал.

Осведомленные о случившемся криминалисты перебрались из директорской ложи на сцену, где их поджидал очередной труп. Степанов обыскал карманы убитого. Охранник явно отличался старомодными вкусами. Вместо зажигалки он держал при себе коробок спичек, курил простые сигареты «Астра». Но при этом нашелся дорогой плеер с наушниками, соединенный с диктофоном. Следователь переложил плеер из кармана охранника в свой собственный.

— Почему Сафьянов так интересуется вашим театром? — спросил он у Царедворского.

— Не знаю, — Царедворский пожал плечами. — Мецената разыгрывает. А сам распоряжается государственными средствами. Свои деньги поберег бы. Да все дело в Галине Томской. Приучила она Сафьянова к Большому. Ох уж эти богатые покровители! Думают, что сами имеют право назначать на главные роли кого пожелают. А если пресса и публика — против, значит, мы, администрация театра, виноваты. Вот и летят головы режиссеров, директора.

— Многое изменилось после исчезновения Томской?

— И еще изменится. После смерти Сталина тоже не в один день все переменилось.

Степанов понял, что Царедворский не расположен сейчас к откровенности. Даниил Евгеньевич отвел Степанова в сторону.

— А ведь это ты, Вася, во всем виноват. Ты всю эту кашу заварил.

— При чем тут я? Я только слушался вас. Вы велели закрыть дело Томской, вы велели Битневу контролировать мои действия.

— Ты не вали с больной головы на здоровую. Ты кашу заварил, напутал, ты теперь сам и выпутывайся.

— Снова дело открывать? — поморщился Степанов.

— Не спеши. Вот я завтра съезжу к премьеру, потом будем знать, что делать.

— И почему все решили, будто Сафьянов тут главный?

— А вот это, Василий, тебя не касается.

— А если нити поведут к самому Сафьянову?

— Не сходи, друг, с ума. К Сафьянову нити повести не могут, не могут — и все! Ты не записывай Сафьянова в подозреваемые. Он что, сам себя хотел пирожными отравить? Он стрелял в Битнева? Он убил охранника?

— А дело Томской?

— Дело Томской пока отложи. То, что сегодня произошло, возьми в отдельное производство, если ФСБ не определит как покушение на госчиновника и не перехватит. Завтра решим. И запомни: Сафьянов в огласке не заинтересован. Он был связан с Томской. У него не все так гладко наверху, как нам снизу кажется. Ты газеты читаешь?