— Неужели тоже благодаря чьему-то покровительству?

— Может быть.

— Допустим. И что же вы хотели мне сказать?

И балерина рассказала кое-что любопытное.

В тот вечер, когда исчезла Томская, Молочкова и Грушева задержались в театре. Они сидели в уборной Грушевой и болтали. Грушева примеряла новые туфли, обсуждали спектакль. Обе понимали, что Томская пела скверно, обе досадовали на публику, которая, как назло, ничего не смыслила в оперном искусстве. «Идиоты. Хлопают не хуже клакеров, как будто им заплатили», — сердилась Ирина Грушева. Она говорила, что ни она сама, ни Величаева никогда не смогут сделать карьеру в этом дурацком театре. Можно было бы перейти в Мариинку, но и там глухо, и там старые певицы правят бал. Потом речь зашла о зарубежных гастролях. «Если будут хорошие предложения, я останусь. В Россию не вернусь», — говорила Грушева. Молочкова вспомнила, что совсем недавно повздорила с Томской и наговорила глупостей. Теперь стоило помириться. Молочкова отправилась в уборную примы. Дверь была приоткрыта, явственно доносились голоса Томской и Антона. Мать и сын ссорились. Антон просил денег, мать не давала. Балерина подумала злорадно, что так и надо этой Томской, пусть помается с непутевым сыночком. Молочкова знала и Юпитера, любовника Антона, она уверяла следователя, что тот вымогал у Антона деньги.

—А кто он, этот Юпитер? Как его зовут по-настоящему?

— Понятия не имею.

— Он учится в балетном училище? — Да.

— Его родители работают в Большом?

— Думаю, нет. Если бы работали, я бы знала.

Молочкова рассказала Степанову, что Томская явно недолюбливала Юпитера.

— И вдруг я слышу выстрел, — говорила Молочкова. — Потом вижу — Антон бежит. Я испугалась и спряталась. На четвертом этаже не так много помещений. Вдруг смотрю: еще один сюрприз — Виталик, бывший муж Галины. Прокрался в уборную. Они уже давно разошлись. Когда-то Виталик слыл неплохим певцом, а его отец занимал важный пост в Министерстве культуры. Потом отец умер, Виталик спился. Может, он на бывшую жену и затаил, ручаться не могу. Так вот, крадется он в уборную к бывшей жене, и, конечно, оттуда вскоре раздаются дикие вопли. Я все же узнала голос Томской. Значит, Антон не убил ее. А что с ней творил Виталик, я не могла понять. Только слышала какие-то глухие удары. Я побежала за Ирой. Мы вместе поднялись на четвертый этаж, но там уже было тихо. И все-таки мы решили подождать. Вдруг открывается дверь уборной Томской, и выходит Мих-Мих. Пока дверь была открыта, мы успели разглядеть, что Томская лежит на полу, вся в крови. Похоже, Виталик ее о стенки колотил. Мы с Ирой успели даже разглядеть, что у нее с лицом. Совершенно разбитое лицо. Никакие пластические операции не помогут. С таким лицом уже на сцене делать нечего. Потом я расслышала, как Мих-Мих звонил этим олухам из поликлиники, Груберу и Книгину, племяннику Грубера.

— Книгин — племянник Грубера? — Да.

— А что дальше было, вы знаете?

— Виталика отпустили домой. А Томскую в конце концов доставили в больницу.

— Я должен допросить вашу подругу Грушеву.

— Не имеет смысла. Она скажет то же, что и я.

— А откуда у вас эти идеи насчет вашего царствования в театре?

— А вот я вам подарю иллюстрированную историю Большого, тогда и узнаете откуда.

— Вы достаточно внятно изложили вполне определенную версию. Но в эту версию не укладываются убийства Скромного, театрального охранника и случайная смерть одного из зрителей, студента-медика.

— Но бывают ведь на свете несчастные случаи.

— Бывают, но в вашем театре такое происходит в последнее время слишком часто.

В кармане шубки балерины зазвонил мобильник.

— Я перезвоню, Антон, — бодро сказала она невидимому собеседнику и с вызовом посмотрела на следователя.

Сцена двадцать вторая

Усталые Василий Никитич и Николай возвращались домой поздно ночью.

— Попадет нам от матери, — говорил Степанов. — Ей ведь пришлось одной добираться на метро.

— А ты знаешь, батян, мне певица глазки строила, пока ты с балериной лясы точил.

— Да ну. Взрослеешь. И о чем шла у вас речь?

— Про спектакли рассказывала. Интересно.

— Так и поднаберешься культурки. — Юру жалко.

Входя в квартиру, они попытались не шуметь, но это им не удалось. Чумарик затявкал и разбудил Машу.

А на другой день выяснилось, что Даниил Евгеньевич не был у премьера.

Не побывал Даниил Евгеньевич у премьера и в следующие дни.

Так прошло полтора месяца. Началась весна. По телевизору толковали о возможной смене кабинета министров. О трагических происшествиях в театре никто не говорил и не писал. Наконец премьер назначил встречу.

Утром того самого дня в кабинет Степанова ворвался Даниил Евгеньевич и приказал срочно собираться на захват или ликвидацию террористов. Василий Никитич так и знал, что когда-нибудь его пошлют на такое опасное задание. В порядке наказания. Это уже были не шутки. По коридорам вихрем носились сотрудники, гремела решетка «оружейки». Люди хватали оружие с полок, поспешно застегивали ремешки касок.

А случилось вот что: ночью у Триумфальной арки патруль ГИБДД приказал остановиться джипу. Джип не остановился. Его номера сообщили по рации милицейским постам. Началась погоня.

На очередном перекрестке Можайки джип нырнул под мост и остановился у бензоколонки, чтобы заправиться. Тут-то его и догнали. Нарушителям велели выйти из машины и лечь на асфальт. В ответ прозвучали выстрелы. Два милиционера были ранены. Джип рванул в горку, по нему резанули пули. Зашипело пробитое колесо.

Пассажиры джипа бросили машину, выскочили, побежали и засели в полуразрушенном доме на пустыре. И тут снова произошло случайное совпадение. Это был тот самый дом, где Антон Томский спрятал свой пистолет. Преступников взяли в кольцо. Но они не хотели сдаваться и отстреливались. Прибыли подразделения ОМОНа и «Альфы».

Неподалеку от бензоколонки прогуливались Степанов и Битнев, оба в бронежилетах и защитных касках. Битнев еще не вполне оправился от своего ранения.

— Зачем ты поехал? Выслуживаешься? — спрашивал Степанов.

— Да не выслуживаюсь я! — оправдывался Андрей Алексеевич. — Но ведь у меня семья большая, мне надо в определенные моменты держаться поближе к начальству. Где Даниил?

— Думаю, поехал к Сафьянову.

— Да, Михаил Михайлович важная персона. Лучше, чтобы он остался нашим союзником. Ведь его ребята и убить могут.

— Передадут мое дело тебе, займешься.

— Ну нет.

— Да, да. Ты покладистый.

— Ты посмотри, что происходит, — вдруг воскликнул Битнев.

Бойцы «Альфы» устанавливали миномет.

— Но ведь в городских условиях нельзя! — закричал Степанов и кинулся звонить Даниилу Евгеньевичу. Но начальник находился вне