Прибывший генерал-майор ФСБ объявил Степанову, что в доме точно засели террористы. Он даже предполагал, кто именно. Бандитов вели не один день, а неосмотрительные действия сотрудников ГИБДД спугнули их. Заложников террористы не брали. Стало быть, можно было спокойно уничтожить террористов, не подвергая никого излишнему риску. Генерал гарантировал, что взрыв мины накроет только убежище террористов, а соседние многоэтажки не пострадают. Степанов возражал, говорил, что должен связаться с Даниилом Евгеньевичем как представителем МВД. Ждать пришлось более получаса. Бандиты успели ранить еще четверых сотрудников правоохранительных органов, причем двоих — тяжело.

Ухнул миномет. Засвистели разлетающиеся кирпичи. Запахло гарью. Из дома уже не стреляли. Альфовцы короткими пробежками двинулись к развороченным стенам.

Вдруг из развалин полетела автоматная очередь. Спецназовцы отпрянули, затаились. Старший послал группу в обход. Рванули гранаты. Наступила тишина.

Среди кирпичей и бревен появились две фигуры. Альфовцы хотели было открыть огонь, но поняли, что это всего лишь бомжи. На бойцов двигались растрепанные мужчина и женщина, оба тащили хозяйственные сумки со своими нехитрыми пожитками. Оказалось, что бомжи отсиживались в подвале, а террористы ничего о них не знали. И хорошо! Если бы знали и взяли в заложники, операция затянулась бы, приехали бы журналисты с камерами и диктофонами.

Бомжи предъявили замусоленные паспорта. У мужчины не оказалось московской регистрации. Появился еще один бомж. Полная женщина прикрывала лицо платком. Кажется, она что-то хотела сказать, но изо рта вылетали одни лишь нечленораздельные звуки. Всех троих затолкали в автозак и повезли в приемник.

В джипе нашли двадцать пять килограммов пластита. Если бы рядом рванула граната, бензоколонку вместе с людьми стерло бы с лица земли.

Можно было считать, что операция прошла успешно. Спецназовцы и эмвэдэшники поздравляли друг друга.

Наконец позвонил Даниил Евгеньевич собственной персоной.

— Как дела? — Голос был веселый. Значит, встреча с Сафьяновым прошла удачно. Ну и слава богу. Степанов вздохнул с облегчением. Это было для него важнее, чем ликвидация террористов. Степанов с улыбкой бросил Битневу ключи от джипа:

— Держи. Будешь хранителем взрывчатки.

— Да почему же я?

— Ты же раненый, больше ни на что не годишься.

Генерал ФСБ порекомендовал вести машину осторожно. Пресса так и не появилась, и это обстоятельство радовало Степанова и всех остальных.

А Даниил Евгеньевич и Сафьянов решили все-таки сделать смерть певицы Томской достоянием общественности. Теперь уже не было смысла скрывать ее кончину. Степанову и Битневу велено было разработать следующую версию: известная вокалистка Галина Томская после вечернего спектакля внезапно почувствовала себя плохо. Тотчас вызвали «неотложку». В «Склифе» поставили роковой диагноз: нарушение мозгового кровообращения. Врачи долго боролись за ее жизнь, но Томская все же скончалась от инсульта. Степанов и Битнев, да и Даниил Евгеньевич были совершенно уверены в том, что врачи их не подведут и все тайны сохранят. За молчание Грубера и Книгина также можно было ручаться. Тимошенков свое заявление забрал. Видеокассеты были так обработаны, что ни о чем уже свидетельствовать не могли. Правда, оставался еще известный только Степанову микро-план, но веским доказательством эти кадры служить не могли, скорее лишь слабой путеводной нитью. О привидении вообще речи не было. Антон не объявлялся, его и не искали. Юпитер был уверен, что сын Томской все-таки появится на ее похоронах. Большой театр с честью прошел испытания. Газе- ты скорбели о безвременной кончине солистки.

Вскоре состоялось официальное прощание с Томской. Гроб был установлен в ритуальном зале ЦКБ, где обычно проходили траурные VIР-церемонии. Труп привезли из больницы. Почти никто, кроме нескольких заинтересованных лиц, не знал, что какое-то время известная певица числилась Людмилой Федоровной Петровой. Лицо умершей было тщательно загримировано, щеки задрапированы шарфом. После официального прощания толпа переместилась на Ваганьковское кладбище. Все было как обычно: речи, венки. Царедворский перечислял заслуги певицы, говорил о ее роли в современной российской культуре. В толпе шептались, злорадно припоминая, что при жизни примадонна не жаловала Царедворского, относилась к нему насмешливо, а порою даже и грубо. Говорили, что Томская намеревалась попросту выжить из Большого Скромного и Царедворского.

Сафьянов сказал о доброжелательности певицы, о ее щедрости и бескорыстии. Его выступление также сопровождалось шушуканьем, судачили о его возможной отставке.

Величаева непрерывно вытирала глаза уголком носового платка. Тимошенков тоже плакал, и, кажется, искренне. Что же касается Байкова, Грушевой и Молочковой, то они, конечно, притворялись огорченными. Грубер и Книгин застыли с постными лицами.

Грибанов молчал. Бухгалтер Елена Ланина рыдала, причитала, бросалась на гроб. Виталик был совершенно пьян, подошел было к гробу, но пошатнулся, махнул рукой и пропал в толпе. Антон не появлялся.

К Степанову подошел Овчинников под руку с неразлучной Амалией.

— Завидую, — начал бывший банкир, — завидую Галине Николаевне. Меня-то уж ни за какие деньги не похоронят ни на Ваганьковском, ни на Новодевичьем.

— Кто знает, может, еще и заслужите, — загадочно отвечал следователь.

— Где там! — Овчинников махнул беспечно рукой. Затем, подхватив под руку свою Амалию, направился к гробу.

Степанов также принялся пробираться в толпе, протискиваться поближе. Вдруг что-то словно бы ударило Василия Никитича в грудь, прямо в сердце. Он почувствовал, что среди притворного горя находится чье-то искреннее отчаяние. Следователь оглянулся и увидел Антона, едва сдерживающего рыдания. Юпитер придерживал друга за локоть и казался растерянным. Антон остановился у гроба и замер, не отрывая отчаянного взгляда от лица мертвой.

— Вы... вы никогда не любили, — повторял он сквозь слезы. — Вы всегда врали, вы и сейчас врете, врете! А я... я... Я — такой же, как мама, я умею любить и ненавидеть. — Он наклонился к мертвой матери и хотел поцеловать покойницу в лоб, но внезапно резко отшатнулся. Впрочем, никто не обратил внимания на замешательство молодого человека.

Гроб понесли. Ланина и Виталик взяли Антона под руки. Овчинников и Степанов снова оказались рядом.

— Ну вот, теперь Антон — богач, — произнес бывший банкир с неуместной игривостью.

— И что, много ему достанется? — спросил следователь хмуро, досадуя на себя за то, что уподобляется Овчинникову.

— За квартиру расплатится, — уверенно ответил Григорий Александрович, — если, конечно, не проиграет деньги.

Между тем сына Томской окружили дотошные журналисты. Но Антон явно не желал говорить. Степанов подошел к нему и тихо и участливо произнес:

— Пойдемте со мной, они оставят вас в покое.

Антон и Юпитер покорно последовали за Степановым. Он представился молодым людям. Юпитер показался ему нервным и каким-то слишком растерянным. Степанов пригласил Антона в свою машину. Конечно, воспользоваться милицейским транспортом было нельзя, это вызвало бы среди собравшейся публики неуместный интерес. Тем не менее