– Да, она, – Пётр указал на Любу. – Она вообще молодец, она всем помогает, да вы же знаете, что я вам рассказываю!

Он сумел извернуться в клинитроне, посмотреть на Марченко и показать ей поднятую ладонь. Тем временем Марина вкатила в дверной проем каталку, выпрямилась и сказала:

– Я – домой. А этот сам может перебраться.

Она ушла, на ходу снимая перчатки. Кутузов лежал, виновато глядя на Добровольского впалыми бесцветными глазами – то ли ожидая команды, то ли в какой-то прострации.

– Привет, сосед, – поприветствовал его Клушин. Кутузов жеста не увидел. Он что-то бубнил себе под нос – Максим видел, как легонько трясутся седые волосы его бороды. Под простыней обозначилось худое тело – ключицы, ребра, кости таза. Добровольский постоял несколько секунд, потом сходил в перевязочную за перчатками, толкнул каталку к кровати, нажал на тормоз и громко сказал:

– Руку влево протяни, кровать нащупай!

Кутузов вышел из своего ступора, здоровой рукой нашел слева матрац и принялся перебирать по нему пальцами, словно паук.

– Нет, так не выйдет точно, – вздохнул Добровольский и позвал Москалёва. Вдвоём они перекинули его на кровать. Санитарка занесла из коридора пакет с вещами, сунула в тумбочку.

– Я помогу потом, – молвил Марченко. – Оставьте.

– Мать Тереза, – тихо сказал в дверях Михаил. – Этого побрила, того помыла…

– Этому дала, этому не дала…

– Учитывая её анамнез, звучит как приговор за заведомое распространение, – усмехнулся Москалёв. Марченко подъехала к кровати Кутузова, достала пакет, выложила на тумбочку бутылку воды и какие-то салфетки, потом нашла телефон – старый, кнопочный – и шнур от него, тут же поставила на зарядку, для чего ей пришлось всё-таки подняться с кресла и, шипя сквозь зубы, сделать несколько шагов по палате.

Максим не стал смотреть, что будет дальше, и закрыл дверь в палату.

2

Следующее утро началось у Добровольского с телефонного звонка. Неуверенный девичий голосок поинтересовался состоянием поступившего вчера Кутузова и возможностью навестить его.

– Да, есть такой, – ответил Максим, через плечо глядя в экран компьютера Лазарева на фотографию большого и жутко дорогого лампового усилителя. – Вчера привезли. Вы кто?

– Я дочь, – представился голос. – Клавдия. Степановна, – после небольшой паузы добавила она. – К вам же можно приехать, поговорить, узнать… так сказать… перспективы?..

– Приезжайте. Отвечу на все вопросы, Клавдия Степановна.

Лазарев, который первым взял трубку и пригласил потом к ней Максима, оглянулся и тихо спросил:

– Этот ребёнок – Клавдия Степановна?

Голос действительно был практически детский. Добровольский усмехнулся, кивнул.

– Когда можно приехать, чтобы вас застать?

Максим посмотрел на часы над дверью и ответил:

– В будние дни с девяти до четырнадцати – это идеальный вариант. Но я могу быть в операционной – тогда придётся подождать.

На этой неделе ничего впечатляющего у Добровольского не намечалось, но важность своей персоне придать не помешало.

– Спасибо. – Клавдия Степановна шмыгнула носом. – А ему что-то надо? Лекарства, еда какая-то специальная, постельное белье?

– Ничего не надо. Хотя… «Детский крем» привезите. Обыкновенный «Детский крем», тюбиков десять. Не удивляйтесь, ему в ближайшем будущем понадобится.

– Хорошо, привезу. Спасибо ещё раз, – и в трубке раздались гудки.

Добровольский положил её на старый аппарат со встроенным, но ненужным и неработающим факсом и на несколько секунд завис.

– Интересно, что за дочь? – задал он вопрос в спину заведующему. – Вроде молодая совсем. Ударения правильно ставит. Слово «перспективы» знает опять же.

Обычно разговоры с родственниками подобных Кутузову пациентов проходили совсем в другом ключе.

«Это… И чо там? И чо с ним? Он в реанимации? – спрашивал хриплый бесполый голос. – А почему? Он тяжёлый?! В смысле тяжёлый, он на «скорой» уезжал вообще при памяти! Вы лечите его или нет?!»

Объяснить людям с неоконченным средним образованием особенности ожоговой болезни было делом по большей части нереальным. Общаться лицом к лицу с доктором они обычно не спешили. Привести их к лечащему врачу могли только обстоятельства непреодолимой силы – например, необходимость оформить доверенность на получение пенсии или ещё какие-нибудь справки о денежных компенсациях. В таких случаях родственники и примкнувшие к ним собутыльники были готовы на всё – войти в окно, ждать до посинения на крыльце, унижаться и умолять, обещать уход за больным. Но обычно полученный необходимый документ сразу же отбивал им память. Все побудительные мотивы испарялись как дым, едва за ними закрывалась дверь отделения.

Клавдия Степановна, судя по голосу и словарному запасу, была не из таких. Хотя ошибиться можно было в ком угодно, в этом Максим за много лет врачебной практики уже убедился…

А пока Клавдия Степановна была в пути, предстояло заняться двумя погорельцами, поступившими ночью с пожара, причём один из них сразу попал в реанимацию. Дежурный хирург осмотрел их, сделал все необходимые записи и назначения, а с утра к работе приступали комбустиологи.

Случай был обычный – гараж, сварка, промасленная одежда и несколько человек, каждый из которых был уверен, что именно с ним ничего не случится, если не соблюдать технику безопасности.

Загореться во время сварочных работ в закрытом помещении, полном каких-то горючих предметов и жидкостей, – дело нехитрое. А успеть потушить пламя или хотя бы вовремя убежать, если ты много лет прикован к инвалидному креслу, – задача не для слабонервных.

– Я с детства с автомобилями и мотоциклами, у меня отец мастер на все руки был, – рассказывал в палате Кораблёв, лёжа на боку и протягивая Марине правую руку, покрытую копотью. – Он меня сварке обучил – так что я и в кресле варить могу, без проблем вообще.

Он был максимально худым для своего небольшого роста, небритым, с впалыми глазами и парой лопнувших пузырей на лбу. Максим откинул одеяло, чтобы убедиться, что других ожогов, кроме лица и правой кисти, нет. Торчащие кости таза, согнутые ноги с большими на фоне голеней-спичек коленями. Над вертелами на бёдрах – звездчатые рубцы от заживших пролежней.

– Андрюха меня часто звал, у него свой сервис в гараже, кузовные работы, – продолжал Кораблёв. – Я у него не первый раз. Всегда всё нормально было, и огнетушитель у него есть, но он вышел куда-то, хотя у меня правило – никогда в одиночку сваркой не заниматься, имелся печальный опыт, причём ещё когда я с ногами был. – Он замолчал на мгновение, а потом добавил: – Сам виноват, короче. Холодно в гараже, я ватник накинул, который мне Андрюха оставил. А ватник этот, похоже, в масле был. Хорошо, в рукава не вдел, успел просто скинуть. И получилось, что он мне за спину упал, туда, куда