ехать надо, чтобы на улицу вернуться, а там уже и канистра какая-то стояла, и ещё вешалка с робами. Чувствую, жарко становится, дым такой черный, едкий…

Добровольский видел во время этого монолога, что язык у пациента довольно черный – копоти в гараже он хватанул изрядно.

– И вдруг понимаю, что катит меня кто-то. Назад катит, туда, где огонь. Я только зажмурился – а потом сразу прохладно стало и воздух чистый. Это Андрюха меня выкатил. Он что-то кинул на пол, где горело, пробежал. А с ним вообще как? Он не умрёт?

Андрюха сейчас лежал в реанимации с термоингаляционной травмой и индексом Франка за семьдесят. Добровольский это знал по утреннему докладу дежурного хирурга, но бровью не повёл и ответил:

– Пока в реанимации. Досталось ему. Надышался он неплохо.

Кораблёв покачал головой, глядя, как Марина бинтует руку.

– Я, наверное, домой поеду, – сказал он Максиму. – У меня только рука и на лбу чуток – зачем мне койку занимать? И у меня ещё такое состояние – кто уход обеспечит? Мне клизмы нужны – лучше жены никто не справится.

– А вы сколько уже времени и в связи с чем?.. – Добровольский оставил фразу незаконченной, но пациент прекрасно его понял.

– Семь лет. На мотоцикле разбился. И ведь упал, блин, удачно, вскользь, ещё и в скафандре непрошибаемом… Помню, летел над дорогой и уверен был, что сейчас встану и пойду мотоцикл из-за лееров вытаскивать. И точно под колесо «КАМАЗа» упал на встречке. Даже больно не было. Водила выскочил, мне руку протягивает – а я понимаю, что встать не могу. Перелом хитрый оказался – с полным повреждением спинного мозга. И всё, кранты. Мотоцикл, кстати, достали, я его потом продал.

– Насчёт того, чтобы домой уехать – я не против, – ответил Добровольский на заданные ранее вопросы о койке и уходе. – Как это осуществится технически?

– Жена приедет минут через сорок, – ответил пациент. – И друзья мои с ней. Только кресло теперь, говорят, проще выкинуть, чем починить. Ладно, разберёмся.

– С креслом особо не помогу, – согласился Максим. – Напишете отказ от лечения, дам рекомендации по перевязкам – и можете ехать.

Он вышел в коридор, встретил Москалёва, который направлялся в реанимацию, и сказал:

– Делить нам, как выяснилось, нечего. Один из них домой уезжает, так что второго я себе возьму, у тебя и так хватает.

Михаил остановился, словно наткнувшись на невидимую стену, выслушал это решение Добровольского, молча кивнул, развернулся и пошёл обратно в ординаторскую. Максим, испытывая лёгкую гордость за то, что, по сути, взял себе обоих больных, хотя один из них через час уже будет дома, направился в реанимацию.

В полуоткрытую дверь седьмой палаты он увидел лежащую на животе Марченко. Обняв подушку, Люба держала возле уха телефон и что-то довольно громко и непонятно кому-то доказывала:

– Принесли мне телефон новый, уроды… Да как новый, без коробки. Видно, у кого-то отжали или купили по дешёвке. Нет, менты пока в сторону отказа ведут…

Она попыталась болтать в воздухе ногами в шерстяных носках, но повязки давали ей возможность лишь немного шевелить стопами. В этот момент она отдалённо напомнила Добровольскому Алсу из старого клипа. Он усмехнулся и прибавил шагу, напевая под нос: «Звезды поднимаются выше…»

Когда Максим вошёл в реанимацию, то машинально негромко пропел: «Значит, наступила зима» – и тут же, услышав свой голос, смутился от того, что сделал это вслух.

– Да господь с вами, доктор, какая зима, – буркнула под нос санитарка, держа перед собой «утку», куда она слила из мешка мочу того самого Андрюхи, что вытащил Кораблёва из пожара. Моча на фоне белой прозрачной емкости была умеренно розовой. – Осень в разгаре, тепла ещё хочется, а вы – зима…

Добровольский не знал, что ответить, и сделал вид, будто его очень интересуют показатели монитора и цифры на инфузаматах. Мерзликин, второй пострадавший во время пожара в гараже, открыл глаза и обвёл взглядом палату.

– Доктор, я тут надолго? – спросил он хриплым голосом и, не дожидаясь ответа, добавил: – А Ромыч? Ромыч Кораблёв? Он как?

Мерзликин попытался поднять голову, чтобы осмотреться получше и, возможно, увидеть рядом с собой Кораблёва. Максим подошёл ближе, присматриваясь к левой руке под повязкой – она выглядела довольно отёчной. Пришлось надеть перчатки и потрогать пальцы, чтобы убедиться, что они тёплые, и определить упругость отёка.

– Не молчите, доктор, – попросил Мерзликин. – А то я уже надумал чёрт знает что.

Добровольский оценил отсутствие бровей и ресниц у пациента, обгорелый ёжик волос на лбу, оранжевые от облепихового масла раны на лице, кивнул тому, что увидел, и ответил:

– Нормально с ним всё. Просил привет передать и благодарность за спасение. Скоро домой поедет, повезло ему.

Мерзликин расслабленно прикрыл глаза и вздохнул.

– Когда я за ним побежал, ещё почти ничего не горело, – вспомнил он события вчерашнего дня. – Так, перешагнул просто. А Ромыч оказался к креслу пристёгнут. Я бы ремень за три секунды расстегнул, если бы не паника. А тут дёргаю туда-сюда, он ещё тоже помогает, материмся – и никак. И вдруг сзади как загудит! Я даже не знал, что от простого огня такие звуки бывают!

Он замотал головой на подушке, словно сам не верил в свои слова.

– Не взорвалось, а пыхнуло – так громко, как будто мотор завёлся. И сразу копоть везде. Тут я его отстегнул, схватил на руки – он же лёгкий, как ребёнок, – а дышу уже гарью, как будто не просто дышу, а ем её полным ртом. Кто-то догадался дверь в гараж прикрыть немного – и огонь сразу стих, но эта гарь… Я такого черного дыма в жизни не видел, даже когда покрышки на кладбище сжигал.

– На кладбище? – удивился Добровольский.

– Я копачом долго проработал, – ответил Мерзликин, и стало очень заметно, что он начал задыхаться. Нашарив рукой на подушке рядом прозрачную зелёную маску, он приложил её к пересохшим губам, сделал несколько вдохов увлажнённого кислорода. – Вроде полегче, – через минуту выдавил он. – Кашляю, аж чёрное всё вылетает… Копач – это который могилы копает. Не везде можно экскаватор подогнать. Лопатами землю ковыряем, а зимой над ней покрышки жжём, чтобы немного прогреть.

Максим сделал вид, что ему всё это очень интересно, но уже пора идти, и на шаг отступил от клинитрона.

– Перевязка завтра, – уточнил он. – В операционной под наркозом.

– Доктор, а что там внутри? – торопливо спросил пациент, показывая пальцем вниз, в клинитрон. – Шуршит, клокочет.

– Песок, – сухо пояснил Добровольский. – Кварцевые песчинки, круглые и маленькие.

– Понял, – улыбнулся под маской Мерзликин. – Это как