- Помогите! Кто-нибудь! Умоляю!- слезы в далеком голосе моей Лерки, мольба. Я чувствую, как мои губы кривит улыбка. Но не понимаю, что происходит. Марка нет рядом. Вообще никого нет - пустота и безысходность. И мерцающее звездами зимнее небо гаснет, только ледяной холод остается со мной.

- Лера,- губы не слушаются, но я борюсь с этим так, как могу.- Я тебя люблю. Прости меня. Прости.

- Женька, ты не можешь умереть, потому что...

Ее тихий шепот опадающий с неба легкими облаками, последнее, что я слышу.

Лера (выдержки из дневника)

01.04.2020

Сегодня я узнала о чуде. Узнала, и все мои страхи и сомнения отошли на задний план, уступив место волшебной легкости.

Жду Женьку. Он сегодня обещал вернуться вовремя. Хотя, мне кажется, что мы уже не живем, а сосуществуем вместе. Связывает нас только кровать и совместный бюджет. Мне и не нужны деньги моего мужа. Но ему, почему - то важно, именно содержать меня. Иногда кажется, что я домашняя зверушка.

После вспышки беспочвенной ревности к Марку, я его так и не смогла простить. Как ни старалась. Хотя, мне до сих пор никто не нужен кроме моего Женьки. Болезненный парадокс, который невозможно выдрать из сердца, не убив себя.

А теперь мы живем бок о бок. И я уже спокойно отношусь к поздним возвращениям моего мужа, а он просто существует рядом. И я вращаюсь на его орбите, как ненужный, но привычный спутник, который если провалится в глубины космоса станет досадной утратой.

Но чудо способно все изменить. Оно такое маленькое еще, но уже огромное, как бесконечная вселенная.

Я беременна. Врачи ошиблись. Мое счастье возможно. Наше с Женькой счастье.

Наверное нужно подготовиться. Накрыть стол, нарядиться, чтобы сообщить мужу такую ошеломительную новость. Нельзя же просто с бухты-барахты. Холодильник выглядит угнетающе. Женька в последнее время дома не ест, а мне и не надо много. Было не нужно, теперь я должна питаться за двоих. На полках початая бутылка водки, надрезанный, уже начинающий засыхать, лимон и палка сырокопченой колбасы, которую муж любит до одури. Не могу вспомнить, когда я в последний раз заглядывала в этого хромированного монстра. Не помню.

Весна в этом году поздняя. Холодно, не по апрельски. И тонкая корочка льда под ногами, похожа на витражное стекло, запечатавшее прошлогоднюю, уснувшую грязь. Ноги, обутые в смешные валенки шитые моими любимыми снегирями, скользят постой раскисшей корке. Я уже жалею, что решилась идти в магазин. Главное не упасть. Нести себя, как хрустальный сосуд, до краев наполненный чудом.

Он сидит в уютном кафе и смотрит на невероятную красавицу. Так, как наверное, никогда на меня не смотрел. И это ощущение болезненной горечи, скручивающее живот болезненным спазмом, заставляет меня буквально прилипнуть к расцвеченному стеклу. Я не могу отвести взгляд от своего мужа, который смеется. Женька смеется – это так забыто, так нереально и неправильно. Меня скручивает рвотный спазм, только вот в желудке пусто со вчерашнего дня. Черт, когда я ела в последний раз? Почему я так живу? Зачем? Кому это нужно? Женьке? Нет, ему сейчас хорошо. Лучше, чем дома, радостнее чем со мной. Мне? Но зачем? Зачем мне эта постоянная боль и бесконечное ожидание. К чему? Давно надо все отпустить, забыть, сбежать. Это осознание сбивает с ног, словно ледяная океанская волна, разбивается об мою жизнь ослепительными брызгами.

Только вот от себя не спрятаться. Не скрыться. Я люблю его. И ребенок – огромный – маленький подарок судьбы. Он не виноват в том, что у нас так и не получилось разобраться в наших судьбах.

- Эй, ты чего тут? – грубый окрик охранника заведения, вышедшего покурить на крыльцо, приводит меня в чувства. – Пошла вон, бомжиха.

- Простите.- лепечу, отталкиваясь рукой от стекла.- Простите меня.

Возвращаюсь домой, так ничего и не купив. Странно, но я вдруг осознаю, что больше нет смысла мучить себя и его. Вырастить ребенка на деньги сдохшего монстра – какой смешной пердимонокль. Время течет, как жидкая грязь: медленно, пенясь растянутыми в часы секундами. И ночь наползает степенно, вступает в свои ведьминские права, продавая душу лунному демону.

И я уже на грани сна слышу скрежет ключа в замке.

От него пахнет чужой любовью – ядовито – сладко, выжигающе.

- Ты чего не спишь? – в голосе Женьки усталость.

- Жень, отпусти меня,- умоляюще шепчу я, глядя, как муж расстегивает пуговицы на манжетах рубашки. – Я так устала. Отпусти.

- Куда, к этому козлу Марку? – глаза его становятся похожи на две черточки, в свете бра. И в голосе столько неприкрытого презрения и издевки.

- Ты не можешь меня обвинять в изменах, которых не было,- говорю, повысив голос, и это его очень удивляет. Надо же, безмолвная вещь наконец – то обрела голос. – Ты пропах распутством. Отпусти меня, и иди к ней. К той, над шутками которой ты сегодня хохотал.

- Что?

- Я вас видела Женя.

Я больше не боюсь. Ничего не боюсь. Не боюсь терять, не боюсь его злости, не боюсь жить.

Я так его люблю, но не могу остаться. Не хочу. И это решение выворачивает наизнанку, выкручивает суставы болью. Я так хочу счастья, и так легко с ним расстаюсь.

- Ты шпионила за мной? Какая же ты дура,- лед в голосе мужа, белая рубашка летит на пол, словно сброшенные крылья падшега ангела. Он красив, настолько, что я слепну.

Молча разворачиваюсь и бреду в ванную, чтобы не передумать малодушно и не остаться навеки в мире без счастья. Кажется к ногам подвешены камни. Горячая вода смывает свербеж с кожи, но с души смыть его невозможно. Женька появляется в душе словно призрак. Он зол. И я вижу в его глазах адские огоньки.

- Мы не договорили,- рычит он, хватая меня за предплечье. Грубые пальцы оставляют пятна на коже, похржие на отметины монстра.- Ты думаешь ты мне нужна? Не нужна, поняла ты меня? Пустая. Не можешь даже подарить мне ребенка. Я просто жалею тебя. Убогая.

- Пусти, -шепчу, умирая от ужаса. Женька в ярости, но в его глазах страх. Что это? Он боится меня потерять? Это невозможно. И моя боль перерастает в ужас, когда его рука взлетает вверх. Я должна защитить живущего во мне малыша. На глаза опускается пелена.- Пусти,- ору я, вырывааясь. Всего одно движение. Все мысли только о том, чтобы защитить божественное дитя.

Он не бьет меня. Нет. Проводит нежно по щеке тыльной стороной ладони. Кожа горит от прикосновения. Жжет, больше чем от пощечины. Но я уже не соображаю ничего. В голове бьется одна мысль – бежать. Как когда – то, когда отец перешел все нормы греха. Как тогда, когда я решила его убить.

- Пусти.

Руки действуют отдельно от разума. Женьке мой толчок в грудь, что укус комара, но от неожиданности он делает шаг назад. Я вижу, как скользит его нога на пролитом шампуне.

Кричу, кричу, кричу. Ору, сдирая горло в кровь.