– Как же, как же, – сказал Лужин. – Было бы странно. Если быне. – Он во весь рот улыбнулся и опять защелкал зубами.

– Значит, вам все известно?

– Да. Разумеется. Все. Абсолютно.

– Я так и думал, – потряс головой Ермолкин. – Но прошу васотметить, что я сам явился с повинной.

– Да, – сказал Лужин. – Конечно. Отметим. Всенепременно. Гдезаявление ваше?

– Заявление? – растерялся Ермолкин. – Я. Собственно. Думал.Что. Устно. – Он не заметил, как тут же заразился лужинской манерой говорить.

– Увы, – сказал Роман Гаврилович. – Мы. Любим. Чтобы все. Набумаге. Поэтому. Я вас прошу.

Он схватил Ермолкина за локоть и повел к выходу.

– Там. Девушка. Секретарь. Возьмите. У нее. Лист бумаги иизложите все коротко, но подробно. Как сказал пролетарский великий.Человеческих душ инженер. Чтоб словам было тесно, а мыслям… Как?

– Просторно, – подсказал Ермолкин.

– Вот именно, – засмеялся и защелкал зубами Лужин. –Просторно чтоб было. А потом заходите. А пока. Извините. Дела. Чудовищно занят.– И, распахнув перед Ермолкиным тяжелую дверь, сделал ручкой. – Прошу.

Ошеломленный Ермолкин вышел в приемную. Тут нос к носустолкнулся он с женщиной деревенского вида и в ней сразу узнал ту самуюпосетительницу, после визита которой и начались у него все неприятности. «Вотоно что! – поразился Ермолкин. – Значит, все было подстроено. Как тонко! И какхитро!»

– Здравствуйте, – улыбнулся ей Ермолкин. – Вы меня помните?

– Помню, – сказала Нюра, насупившись.

Она поняла, что этот убийца маленьких детей пришел сюда неслучайно. Очевидно, он уже предупредил о ее появлении. Она даже попятилась кдверям, но тут из своего кабинета выглянул Лужин и, увидев Нюру, спросил:

– Вы ко мне?

– К вам, – ответила Нюра.

– Войдите.

И Нюра вслед за Лужиным скрылась за дверью. Ермолкин долгосмотрел на дверь, затем, опомнившись, подошел к секретарше, грудастой женщине вформе с двумя треугольниками в петлицах и со значком «Ворошиловский стрелок».Ермолкин попросил у нее бумаги, сел к стоявшему в дальнем углу столу дляпосетителей, вынул из кармана самописку, потряс ею, пока чернила не брызнули напол, и так начал свое печальное повествование:

«С большим трудовым подъемом встретили труженики нашегорайона…»

Тут Ермолкин остановился.

«Что я пишу? – подумал он. – С каким трудовым? Какиетруженики? Что встретили?»

За долгие годы службы в печати все свои статьи, заметки,передовые и фельетоны начинал он этой фразой и никогда не ошибался. И всегдафраза эта была к месту, от нее легко было переходить к развитию основной мысли,но в данном случае… Старый газетный волк, шевеля толстыми, как лепешки, губами,смотрел на начальную строку и постепенно сознавал, что он, умеющий писать чтоугодно на любую заданную тему – о трудовом почине, о соцсоревновании, о стрижкеовец и идеологическом единоборстве, – совершенно не находит никаких слов дляописания действительного происшествия, свидетелем, или участником, или, точнее,виновником которого ему довелось быть.

Зачеркнув написанное, Ермолкин стал обдумывать новое начало,когда в коридоре послышался приближающийся грохот сапог и в приемную вошли тричеловека – двое военных и между ними один штатский в темно-синем костюме.

– Роман Гаврилович у себя? – спросил один из военных усекретарши.

– Он занят, – сказала она.

– Подождем.

Они сели на стулья вдоль стены – штатский посредине, авоенные по бокам. Военные застыли с неподвижными лицами, штатский же, наоборот,проявлял ко всему, что он здесь видел, живейшее любопытство. Он с интересомразглядывал приемную, секретаршу и Ермолкина. Ермолкин, в свою очередь, тожеисподтишка поглядывал на штатского. Это был высокий, средних лет человекначальственного вида. Держался он так, словно хотел показать, что попал сюдаслучайно, по недоразумению, которое вот-вот разъяснится, и те, кто привел егосюда, будут строго наказаны.

Следует отметить, что Ермолкин и Нюра попали к подполковникуЛужину в самое неподходящее, а может, наоборот, в самое подходящее время –Лужину было, в общем-то, не до них. Только что из Центра поступила депеша,смысла которой Лужин не мог понять даже после расшифровки.

«Рамзай,[1] – говорилось в депеше, – ссылаясь на сведения,полученные от немецкого посла Отто, сообщает из Токио, что в районе Долговаприступил к активным действиям личный агент адмирала Канариса.[2] по кличкеКурт, прежде законсервированный[3] Судя по косвенным показателям, имеет доступк секретам государственной важности. Уточняющих данных пока не имеется.

Учитывая стратегическое положение Долгова и тот вред,который может быть нанесен в результате утечки важнейшей информации, тов.Лаврентьев[4] приказал принять все необходимые меры и в семидневный сроквыявить и обезвредить шпиона. Ответственность за исполнение приказа возложенана вас лично».

Лужин был ошарашен.

На подведомственной ему территории и раньше попадалисьшпионы, но всех их либо придумывал сам Лужин, либо его подчиненные. Можно былопредположить, что этого Курта выдумали там, в Центре, но ведь не спросишь,выдумали они его или он настоящий. Несведущему человеку может показаться: какаяразница? А разница существенная. Потому что выдуманного Курта можно найти в двеминуты: хватай любого, назови его Куртом и – в кутузку. А если он настоящий…Вот с настоящим работать было труднее. Опыта не хватало.