– Зовите меня Ди, – деловито произнесла она, поправив розовую челку – креативно. – У нас будка поцелуев должна открыться через десять минут, а сажать туда некого. – Ди придирчиво осмотрела Еву и Шона. – Вы подойдете, – и остановила выбор на последнем.

– Хорошо, – как-то подозрительно быстро согласился Шон, – но я ведь могу рассчитывать, что вы тоже пойдете на уступки и продадите нам ваши чудесные орхидеи?

Пол Зигман нехотя, но кивнул.

– Отлично! – воскликнула Ди. – А вы, – она бросила мимолетный взгляд на Еву, – на аукцион.

– Какой аукцион? – осторожно переспросила Ева.

– Обычный, – пожала плечами Ди. – Для сбора денег.

– Может, лучше я в будку поцелуев?

– Извините, но в нашем городке обеспеченных мужчин, увы, до сих пор больше, чем состоятельных женщин.

Ева тяжело вздохнула и дернула плечом, воинственно поднимая подбородок – Шон смотрел на нее с немым злорадством.

– А вы за мной, – улыбнулась Ди, поманив его.

«Профурсетка мелкая», – подумала Ева, провожая их взглядом.

Пока Шон целовался с женщинами разных возрастов, она договаривалась с мистером Зигманом об условиях поставки цветов – дашь на дашь плюс двадцать долларов за цветок. Не слабо. Когда Ева подошла к будке, то даже присвистнула – очередь из девочек, девушек, женщин и даже старушек собралась впечатляющая.

– Что он там такое делает, что очередь выстроилась? – проговорила Ева, укусив сладкий крендель, купленный, как вклад в благое дело.

Шон с каменным лицом, словно киборг из Детройта4, послушно целовал женщин: девочек, не достигших возраста согласия, в щеку, остальных – в губы. Он не улыбался, не заигрывал, вообще никак не продавал себя, но очередь стояла внушительная. Что же, его мужественная внешность, породистость и аура альфа-самца продавали его сами, и никаких улыбок не нужно.

– Милочка, здесь очередь, – сказала какая-то респектабельная старушка, зыркнув на Еву недобро.

– Я не претендую, – Ева даже руки вверх подняла, но к Шону подобралась поближе, шепнув: – Губы не болят?

– Иди сюда, проверишь, – так же шепотом ответил он.

Ева удивленно вскинула бровь: ей показалось, или Шон действительно предложил ей принять в дар его поцелуй?

– Пять минут осталось, крепись, – сменила тему и повернулась к старушке: – Не беспокойтесь, вы, наверное, успеете.

– Какой мужчина! – воскликнула та. – Красивый, решительный, молчаливый – все по делу и никакого позерства!

«Ха!» – про себя хмыкнула Ева. Ей говорил, а у самого тоже поклонницы семьдесят плюс имеются! Но вслух, преувеличенно громко вздохнув, произнесла:

– Да, молчаливый, он и заговорил-то только к семи годам, – и заговорщическим шепотом добавила: – Задержка в развитии. Мы думали все… Но нет, – улыбнулась Ева, заметив, что Шон уже стоит рядом и прислушивается, – вон каким вырос! – Она погладила его по плечу. – Красивый, высокий, здоровый. Почти, – и сладко улыбнулась, потрепав его по щеке, как слабоумного.

Шон тоже мило улыбнулся и заговорил с ней ласково, как с родной:

– Сестричка, дорогая, ты опять за свое? – Ева непонимающе нахмурилась, а он посмотрел на все ту же старушку, но изрядно удивленную: – Ей в двенадцать лет поставили диагноз – патологическая тяга к вранью. – Он кивнул на золотой браслет на сморщенном запястье: – И клептоманию.

Старушка изумилась еще больше и сумку от Евы убрала подальше – перевесила на другое плечо.

– Что ты делаешь? – возмутилась Ева, когда она, оказавшись в центре небольшой площадки для танцев, уперлась носом ему в грудь.

– Танцую, или это у тебя проблемы с развитием? – съязвил Шон. Они медленно перебирали ногами среди немногочисленных пар – так себе танец.

– Я пошутила, – Ева подняла лицо к нему, разглядывая. – Не обижайся. – Они ведь никогда, или почти никогда, не были так близко при свете яркого солнца. У Шона был твердый подбородок с крохотной ямочкой, тонковатые, но красивые губы, пушистые ресницы и серый взгляд с поволокой. От него пахло горькими апельсинами, ментолом и чем-то острым – наверное, лосьон после бритья. Сегодня он был выбрит гладко и даже улыбался. А когда Шон улыбался, то был неотразим. Не для Евы, конечно. Она – кремень, а вот старушки семьдесят плюс могут усугубить свою аритмию.

– Я и не обижаюсь, дорогая сестричка.

– Шон, для родственников ты как-то сильно прижимаешься ко мне, – попеняла Ева, но попыток высвободиться не предприняла.

– С нашим послужным списком – инцест никого бы не удивил.

Ева рассмеялась, вспоминая лицо старушки, которая так и не получила свой поцелуй.

– А теперь начинаем наш аукцион! – услышали они, когда музыка резко оборвалась – ну что за организация! Кто так вообще делает!

– Все, мой выход, – сказала Ева, отстраняясь. – Надеюсь, меня не купит какой-нибудь фермер. – Она показала руки. – Маникюр свежий.

Шон только сокрушенно покачал головой. И почему женщины порой такие дурочки?.. Он подошел поближе к сцене: нужно проконтролировать этот аукцион. У него было золотое правило: возвращать туда, где взял. Еву он здесь не оставит: ни с фермером, ни с цветочником, ни даже с местным священником.

– Двадцать долларов! – прозвучала начальная ставка.

– Сколько?! – натурально возмутилась Ева. – Сто и ни центом меньше!

Она ослепительно улыбнулась и эффектно сняла резинку, позволяя длинным вьющимся волосам шоколадным водопадом укрыть точеные плечи.

– Двести, – крикнул кто-то.

– Двести двадцать!

– Двести пятьдесят!

Шон скривился. Так они до вечера отсюда не выберутся.

– Пятьсот долларов, – сказал он, приковывая к себе взгляд. Даже Ева застыла, хлопая хитрыми светлыми глазами.

Шон тонко улыбнулся. «Да, детка, правильно думаешь: ты станешь моей на сегодня», – говорил его взгляд.

– Пятьсот двадцать.

Шон оглянулся, отыскивая глазами неугомонного.

– Тысяча долларов, – сказал, чтобы сразу обозначить намерения – он спешит. У него большие планы на длинноногое чудо с пухлыми губками и невинно хлопающими глазками. Надо успеть проэксплуатировать ее как следует. Перевоспитание трудом, так сказать.

– Тысяча двадцать, – послышалось робкое слева.

Ну все, его терпение закончилось.

– Десять тысяч – и я забираю девушку и две сотни ваших орхидей! – крикнул мистеру Зигману, стоявшему на трибуне. Тот кивнул и ударил молоточком:

– Продано!

Ева ошеломленно сошла с помоста, с опаской поглядывая на Шона. Он снова отдал за нее деньги. Видимо, десять тысяч долларов какое-то кармическое число для них.