Лера припарковала машину возле клуба, вышла, чтобы размятьсяпосле дороги, огляделась по сторонам. В нескольких метрах от нее в пылиразвалилась огромная косматая дворняга, еще одна подняла лапу на фонарныйстолб. Из-за угла вышли, переговариваясь, четыре цыганки разного возраста — отпятнадцати до шестидесяти лет. Впрочем, возможно, младшей было не пятнадцать, адесять, а старшей не шестьдесят, а меньше сорока. Они мели грязный тротуарцветастыми юбками и громко переругивались на незнакомом языке.

«И здесь от вас покоя нету»! — устало подумала Лера.

Она вспомнила Ласло и подумала, что у него наверняка и вэтом захолустье есть родственники и информаторы и вполне возможно, что он посвоему цыганскому телеграфу узнает о ее поездке в Оредеж.

— Эй, молодая-красивая, позолоти ручку! — завеласвою песню старшая цыганка, приближаясь к Лере. — Все тебе расскажу,ничего не утаю! Что было и что будет, и что у тебя на сердце…

— Лучше скажи, где здесь больница!

Цыганка, не слушая ответа, уже завладела Лериной рукой иуставилась на нее. Вдруг на лице у нее появилось какое-то странное выражение.Она отпустила руку, попятилась и что-то торопливо сказала своим товаркам. Теявно перепугались, и вся троица, подобрав юбки, бросилась наутек. Гадалка ещераз бросила на Леру взгляд, в котором смешивались испуг и любопытство. Потом,очевидно приняв какое-то решение, она подошла совсем близко, так что Лераощутила запах пота и еще чего-то дикого и пряного — степных трав, душистоготабака, дальней дороги и снова схватила Леру за руку.

Лера попыталась вырвать руку и уйти, но цыганка держаласильно.

— Не спеши, — проговорила она не прежним резкимголосом, а совсем по-другому — низко, рокочуще, — успеешь дело своесделать, все успеешь. Ведь ты к нам по делу приехала? По важному, серьезномуделу?

Лера промолчала, да старуха и не требовала ответа. Она уставиласьна Лерину ладонь и качала головой, бормоча что-то на своем языке.

— Не хочешь ты мне ручку позолотить, да я и такскажу, — продолжала она, — хоть и не надо было… Опасно это… Непростаяу тебя судьба, девушка, очень непростая… — она подняла на Леру выпуклыетемно-карие яркие глаза. — Много испытаний тебе предстоит…

— Куда уж больше, — невольно усмехнулась Лера.

— Верно, было у тебя много горя, брат погиб страшнойсмертью, в мучениях и кошмарах, мать умерла… Ну она-то смерти не почувствовала,потому что давно умерла, как с сыном на кладбище простилась…

«Все верно, — думала Лера, — ах, Ласло, как всерассчитал! Везде у него свои, шагу без них не ступишь…»

— Ты свои глупые мысли оставь да меня послушай, —сурово сказала цыганка, — сердцем послушай! Кого хочешь спроси — тетя Заразря болтать не станет. В испытаниях этих никто тебе не поможет, сама всепреодолеешь. Человек со своей судьбой всегда один на один бьется, как нашипарни-ромалы на ножах. Иди вперед, не оглядываясь, никого не слушай! Сила утебя в душе есть такая, что горы свернешь! Большую власть иметь будешь, большиеденьги! Да только не к этому ты стремишься и на этом не остановишься!

Что-то случилось с пыльной площадью, куда-то пропали унылаякоробка клуба и ларек с надписью «Шаверма», горячий ветер пронес по дорогемелкий сор, старую газету, рваный полиэтиленовый пакет… Звуки исчезли, в ушах уЛеры стоял ровный гул, и только видно было, как шевелятся губы цыганки. ВблизиЛера увидела, какая она на самом деле старая — седые космы, глубокие морщины насмуглом лице. И только глаза блестели молодо и ярко и как будто видели Лерунасквозь.

— Только помни, — говорила старуха, и слова еепадали на Лерино сердце, минуя уши, — не сворачивай со своей дороги! Знаю,чего ты хочешь — отомстить за брата да за подругу, обидчиков своих наказать, адругих, молодых да глупых, чьих-то братьев да сестер, спасти от смерти. Ещеможно успеть, и ты успеешь! Ничего не бойся, всю судьбу твою вижу! Большаядорога перед тобой, но трудная! Мало счастья тебе выпало, а будет еще меньше!

С этими словами старуха резко отпустила Лерину руку. И тутже вернулись все звуки, и площадь встала на место, и мрачное здание клуба, ипамятник вождю народов.

— Все-таки где здесь больница? — спросила Лера.

Цыганка круто развернулась и побрела прочь, не ответив.

— Не хотите говорить — и не надо… — пробормотала Лера иповторила вопрос, обратившись к озабоченной тетке с полной сумкой яблок.

— Больница? — переспросила та. — К матери,что ли, приехала? Молодец! Не забывай родителей! — Она обрадовалась ни стого ни с сего, щеки у нее весело зарумянились, словно яблоки в авоське. —Ты, дочка, сейчас иди до хозяйственного, там поверни налево, пройди мимо почты,там в переулок, увидишь пекарню, а за ней-то уже будет больница…

Поблагодарив тетку, Лера села в машину и поехала в указанномнаправлении.

Впереди, там, куда она ехала, по краю неба собиралисьтяжелые кудлатые тучи, точно груды мокрого войлока. Края этих войлочных тучбыли подсвечены мрачным, густо-желтым, как старый янтарь, светом спрятанного заними солнца.

Лера невольно думала о словах старой цыганки.

Может быть, она и вправду видит своими карими глазами что-тонедоступное остальным людям? Что-то скрытое за внешней суетной, бессмысленнойжизнью, как этот янтарный свет скрыт за темными грозовыми тучами? И Лерудействительно ждет большая и значительная судьба?

Она сама не знала, хочет ли такой судьбы. А чего она вообщехочет, вдруг спросила она себя.

Хотела она одного: выжить. И еще, если получится, отомститьза брата и за других таких же, как он, неразумных подростков, погибших из-зачьей-то алчности, погибших за чьи-то грязные деньги.

Но чтобы отомстить, ей и самой придется влезть в эту грязьпо самые уши. Что она и сделала — в лучшем виде, забралась с руками и ногами вэту смрадную клоаку, и назад пути-дороги нет. Но она и без того знала — чистымируками немного можно сделать. В памяти всплыли где-то услышанные илипрочитанные слова: человек — это грязная река, чтобы принять его и остатьсячистым, нужно быть огромным, как море…

Она отмахнулась от этих мыслей и сосредоточилась на дороге.

Оредежская больница и в лучшие времена вряд ли отличаласькрасотой и техническим совершенством, теперь же и вовсе пришла в запустение.Унылое трехэтажное здание из серых железобетонных блоков выцвело и покосилось,швы между блоками кое-где были замазаны черной смолой, кое-где зияли трещинами.Многие окна вместо стекол были закрыты досками или фанерой. Под одним из оконстоял сержант-сверхсрочник, вяло переговариваясь со свисающей из окна румянойдевахой, физиономию которой украшал темно-лиловый синяк. Тощая трехцветнаякошка жалась к водосточной трубе, хитро поглядывая вокруг.

Лера поставила машину перед входом в больницу и опасливопокосилась на ошивающихся поблизости подростков. Поманив одного из них, явносамого хулиганистого, она серьезно, как взрослому, сказала: