— Пацан, я вижу, ты тут самый серьезный…

— Ну?! — мальчишка приосанился.

— Заработать хочешь?

— Сколько?

— Хороший вопрос! Ты не спрашиваешь, что нужно делать?

— А что?

— Постеречь мою машину. Сам знаешь, люди всякиепопадаются — могут покрышки проколоть, зеркала снять… так ты за ней пригляди, ая, если все будет в порядке, заплачу тебе сто рублей. Когда вернусь.

— Двести, — моментально отреагировал смышленыйподросток, — а за сто тебе пускай Мурка машину стережет, — он махнулв сторону кошки.

— Далеко пойдешь! — одобрила Лера. — Нуладно, так и быть, пусть будет двести.

За дверью не было никакой проходной, не сидела бдительнаятетка на вахте, сразу начинался унылый длинный коридор, освещенный тусклымидопотопными плафонами, замазанными грязно-белой масляной краской. Света онидавали мало, да еще и горели через один, видимо, в целях экономии. Лера наугадоткрыла какую-то обшарпанную дверь, там оказалась перевязочная — старенькаякушетка, обитая драной клеенкой, металлический шкафчик с отбитой стекляннойдверцей, полупустые бутыли с какими-то растворами…

Послышались шаркающие шаги, и появился дед в застираннойбайковой пижаме. В одной руке он держал пакет кефира, другой прижимал к грудиэмалированное судно. Не обратив на Леру ни малейшего внимания, дед прошествовалмимо и скрылся за дальней дверью. Лера шагнула за ним и обнаружила за дверьюлестницу на второй этаж. На площадке перед окном дед, поставив оба предмета наподоконник, достал из кармана наполовину скуренную папиросу и шарил подподоконником, надо полагать, в поисках спичек. Лера поднесла ему зажигалку. Дедзакурил в полном молчании.

Сверху донесся раздраженный крик и шум падающего ведра,потом ответный крик и звук льющейся воды. Дед засуетился, уронил окурок игорестно вздохнул. Лера протянула ему свою едва начатую пачку сигарет. Дедхмыкнул презрительно при виде разноцветного «Собрания», но взял сразу двесигареты. Потом подумал и взял еще две.

— Ты тут зачем? — строго спросил он. — К намсюда такие крали не ходят.

— Мне бы узнать кое-что… — уклончиво ответила Лера.

— Это смотря чего узнать, — оживился дед. —Ежели про состояние больного, так это положено в справочном окошечкеспрашивать, ежели оно имеется, а только в нашей больнице его отродясь не было,а другое чего посторонним личностям и вовсе знать не положено…

Лера как могла доступно объяснила въедливому деду, что делоу нее конфиденциальное, что не хочется ей встречаться с больничным начальствоми что хорошо бы побеседовать с нужным человеком приватно.

— Иди к няньке Михалне, вон она полы моет, — дедподнял глаза к потолку, — только много денег ей не давай, такая пройда…даром не чихнет, судно вынести — и то платить приходится! Хорошо, я покуда самсвоими ногами ходить могу…

Лера отдала ему оставшиеся сигареты и пошла наверх, гдестаруха в синем сатиновом халате возила шваброй по грязно-серому заплатанномулинолеуму. От такой процедуры пол нисколько не становился чище, только разводына нем проступали еще отчетливее.

— Чего надо? — спросила старуха неприветливо, приэтом стал виден во рту желтый, едва ли не единственный зуб.

— Поговорить, — ответила Лера и невзначай показаластарухе краешек пятисотрублевой бумажки. Хоть давешний дед и не одобрил бытакое количество денег, Лера здраво рассудила, что раз нахальному мальчишкетолько за то, чтобы машину не попортил, она дала двести рублей, то бабке заполезные сведения уж никак не меньше пятисот полагается. Был бы толк!

При виде денег старуха тут же просветлела лицом, потомнастороженно оглянулась и шепнула Лере, чтобы шла на улицу и там ее маленькоподождала, а она мигом, вот только тут управится. А здесь никак нельзя,поскольку Лизавета Пална уж больно сегодня с утра сердитая.

Старуха и верно управилась мигом. Лера вместо вопросапоказала разорванный бланк больницы с той стороны, где была неразборчиваяфамилия.

— Кто такой? Ломов? Лаков? Ломаков? Не помните такогобольного?

— Ах вон что… — протянула нянька. — Вон кто тебяинтересует… Опоздала ты, девонька, он уж когда помер… Уж сколько временипрошло…

— Значит, ничего не помните? Ну так я другогокого-нибудь поищу, — Лера сделала вид, что хочет убрать пятисотку обратнов кошелек, и старуха заторопилась.

— Не Ломов это вовсе, девонька, и никакой не Лохов, аЛомовой. Ломовой Алексей Прохорыч, вот. Память-то у меня хорошая! Дело это былоуж с полгода тому, в апреле, как раз снег полностью сошел. Привезли его согнестрельными ранениями в тяжелом состоянии. Жуткое дело! Ну, конечно,операцию сразу сделали, пули вынули. А только он все равно вскорости помер,сердце, видать, не выдержало. Или еще что, я уж не знаю. Но мужик крепкий был,доктор сказал, если бы столько крови не потерял, он бы его вытащил.

— А кто в него стрелял? — спросила Лера.

— Да кто же знает? — старуха отвела глаза. —Перестрелка была на шоссе, он троих уложил насмерть. Но и сам не выжил.Милиция, конечно, приезжала, а что толку, если все умерли? Свидетелей-то нету!

— Кто с ним в палате лежал?

— Да кто… — нянька помедлила, вспоминая. — ВаськаШлыков лежал, наш, оредежский. Он в аварию попал на своем грузовике, ногиотнялись. А еще… мужик такой серьезный…

— Затворов, — решилась подсказать Лера.

— Точно! — расцвела нянька. — Был такой! Онсо шпаной сцепился — машину, что ли, угнать хотели или так пошутить. Отбилсяон, конечно, только побили его сильно, он и попал к нам. А Ломовой этот… кудаего девать-то? У нас реанимация на одного человека, там как раз Анна Семеновнаиз библиотеки помирала. Ну его и сунули к этим в палату. Он к утру умер, неприходя в сознание.

«А вот тут вы, бабушка, ошибаетесь, — подумалаЛера, — пришел он в сознание и успел этим двоим рассказать все про ценнуювещь, что спрятана в лесу. Оттого и разорвали они листок, чтобы ни один сам несмог до того места добраться, а только вместе…»

— Помер он, милиция тут покрутилась да и отбылавосвояси, — вспоминала старуха, не сводя настороженных глаз скупюры, — а тут наезжают на двух машинах таких больших, черных.

— Джипы, что ли?

Ну да. И давай спрашивать — как да что. Тех в палате пытали— не сказал ли чего тот-то перед смертью? Они говорят, нам чужие дела безнадобности, мы вообще спали всю ночь, глаз не открывали! Похороны отгрохалибогатые! Гроб красоты необыкновенной, из какого-то иностранного дерева, да ещепозолоченный, цветов — целый магазин скупили. Мне за обмывание — тысячу рублейотвалили! — Старуха мечтательно зажмурилась.

— Больше ничего не было?

— Да что ж? Похоронили его, после Затворов этот избольницы выписался и уехал, а Васька Шлыков — тут живет, недалеко, куда онденется без ног-то?