сюда иногда вместе со своим двором. Здесь, в частности, праздновали рождение у дофина сына, герцога Бургундского.

В том же 1746 году маркиза де Помпадур купила у Русселя, главного королевского откупщика, землю в Ля-Селль в одном лье от Версаля. Стоимость этой «затеи» маркизы составила 260 000 ливров, из которых почти 70 000 было потрачено на перестройку замка. Замок этот называли маленьким замком. Да это был, скорее, даже не замок, а просто большой дом, но зато вокруг него было множество каналов, по которым можно было плавать на гондолах.

Всего менее чем за год королем было подарено активной фаворитке около двух миллионов ливров. Ее страсть к прекрасному вскоре заразила и короля, став для него своего рода отдушиной, лекарством от скуки. Он охотно стал поддерживать все начинания своей фаворитки. Поднимаясь к ней, он всегда был уверен, что его ждет какой-нибудь новый умопомрачительный проект. Предугадать полет фантазии маркизы было невозможно, и королю это безумно нравилось. С этой дамой, право же, не соскучишься.

Историк Ги Шоссиан-Ногаре делает вывод:

«Это была регентша, чье духовное влияние как-то волей-неволей распространилось на весь двор. Она не только прекрасно уловила дух и стиль придворной жизни, но и правильно поняла место главного советника короля, который, лично докладывая монарху обо всем, не может самостоятельно принимать никаких решений, выходящих за рамки его компетенции. Совершенно непринужденно она сумела воплотить в жизнь то, о чем прежде не могли и помыслить даже самые гордые фаворитки. После нее подружка короля перестала восприниматься альковной принадлежностью. Будучи незаурядной женщиной, из своего довольно тривиального амплуа она сделала первую роль, очистила ее, придала ей форму… Она внушала уважение не надменностью, но характерной для нее свободой в обращении как по отношению к королю, так и к строгостям этикета».

Сказанное подтверждает одну из тайн маркизы, однажды доверенную подруге, которая поспешила занести ее в свой дневник. Вот эта тайна:

«Для короля я — та же и вместе с тем каждый раз новая женщина: пастушка, султанша, простая и веселая горожанка или остроумная рассказчица. Главное — ни в чем не походить на придворных дам».

* * *

Рано или поздно, но настало время быть официально представленной королеве. Тянуть с этим дальше было бы неприлично, если здесь вообще может идти речь о каких-либо приличиях. Впрочем, в середине XVIII века понятия о приличиях были несколько иными, чем сейчас. Тогда считалось, что королю просто по положению необходим наперсник-фаворит или любовница, но почти всегда фаворит приносит государству больше зла, нежели фаворитка, а следовательно — наличие фаворитки, по сути, и не есть зло.

Сопровождать Жанну-Антуанетту вызвалась принцесса де Конти. Из-за неуемной любви к карточным баталиям она была в долгах, как в шелках, и ей за ее готовность хорошо заплатили. Других желающих все равно не нашлось, а мадам де Конти терять было нечего.

Накануне узнавший о предстоящем представлении маркизы де Помпадур аббат д’Айби неосторожно спросил в присутствии мадам де Конти:

— Хотелось бы знать, что за шлюха согласится представлять нашей королеве эту авантюристку?

Все испуганно замолчали, думая, что разразится скандал, но мадам де Конти спокойно ответила:

— Успокойтесь, аббат, это буду я.

И как ни в чем не бывало удалилась.

Королева Мария Лещинская, несмотря на то, что у нее были все основания относиться к новой фаворитке мужа с предубеждением, приняла ее исключительно любезно.

Жанна-Антуанетта так дрожала от страха, что даже уронила на пол свой жемчужный браслет. Все думали, что женщины обменяются лишь двумя-тремя дежурными фразами, но их беседа против правил затянулась. Они обсудили туалет Жанны-Антуанетты, вспомнили, есть ли у них общие знакомые. Таковой оказалась мадам де Сессак.

— Передавайте мне новости о ней, мы несколько раз виделись в Париже.

Королева говорила очень тихим голосом, а Жанна-Антуанетта несколько раз повторила одну и ту же фразу, которую хорошо слышал герцог де Ришелье, запечатлевший ее в своих «Мемуарах»:

— О, мадам, мне так хочется понравиться вам…

Видимо, эту фразу она заготовила заранее, а сейчас от сильного волнения не могла придумать ничего другого.

Герцогиня де Люинь находилась тогда подле королевы, и ее супруг оставил нам следующий рассказ об этой аудиенции:

«На представление королеве собралось много народу, и весь Париж занимало то, что скажет королева мадам де Помпадур. Пришли к заключению, что она сможет говорить только о ее туалете — обычном предмете разговора для дам, когда им нечего сказать друг другу. Королева, знавшая о том, что Париж уже продумал ее беседу, по этой самой причине сочла нужным говорить о чем-нибудь другом. Она знала, что маркиза виделась в Париже с мадам де Сессак, и была весьма рада с ней познакомиться. Не знаю, услыхала ли мадам де Помпадур то, что ей говорили, ибо королева говорит довольно тихо, однако она воспользовалась моментом, чтобы заверить королеву в своем уважении и желании ей понравиться. Королева выглядела вполне довольной речами мадам де Помпадур, а присутствующие, не пропускавшие ни единой мелочи из этого разговора, утверждали, что он был довольно долгим и состоял из двенадцати фраз».

После аудиенции королева объявила:

— Раз уж королю непременно нужна любовница, пусть это лучше будет мадам де Помпадур, чем кто-нибудь другой.

Это выглядит странно, но «Гризетку» чуть ли не лучше всех приняла именно законная супруга короля. Возможно, королева, настрадавшаяся в свое время от нахально-бесцеремонных сестер де Нель, была рада, что новая фаворитка ее супруга оказалась, по крайней мере, почтительной. А возможно, набожная и совершенно охладевшая к сексуальным утехам королева почувствовала в Жанне-Антуанетте родственную душу. И она не ошибалась — интимная сторона отношений с королем и его новой фаворитке давалась не без труда. По всей видимости, именно эта проблема впоследствии в