— И вот таких-то ваши полковники прикрывают? Позорище какое!

— У нас много кого прикрывают, — вздохнул Семен, впрочем, без тени сожаления в голосе. — Кого полковники, кого капитаны. Тот, с кем этот бизнесмен дружит, еще до больших звезд не дорос. Но дорастет, такие, как он, дорастают, если не слишком наглеют и не палятся.

— Ты его знаешь? — удивилась Нина Петровна.

— Да а кто его не знает-то? — хмыкнул парень. — Он у нас телезвезда, и папаша у него какая-то крутая шишка на главной площади. Так что вы в это дело не лезьте, все равно вы ничего не докажете. На лотереях надо только с поличным брать, а не взяли — все, до свидания. На большую сумму супруга-то обули?

— Да не очень…

— Ну и забудьте, — подытожил Семен. — Зато теперь он близко к таким не подойдет. В конце концов, всякая наука денег стоит.

Пока Оксана щелкала ножницами, а Нина Петровна рассказывала свою историю, Соня слушала вполуха, от скуки, но когда женщина стала пересказывать свой разговор с молодым милиционером, она напряглась. Неужели речь идет о Павле? Он по-прежнему постоянно мелькает в «Патруле», у него отец вполне подходит под определение «большой шишки» с главной площади. Это он, что ли, водит дружбу с каким-то бизнесменом, под которым бегают мошенники? Вообще-то мальчик из дежурной части мог и ошибаться, да и в УВД, наверное, не у одного Павла отец работает в главном областном здании. А в том же «Патруле» кого только не показывают…

Тем не менее Соня пришла домой совершенно удрученная. Ей было неприятно представлять себе Павла в компании с каким-то более чем сомнительным субъектом, под которым ходят бессовестные мошенники, обманывающие людей. Ей было не по себе еще потому, что сделалось как-то страшно: сегодня ее муж на хорошем счету, у них двое детей, а что будет завтра? Вдруг речь в парикмахерской действительно шла именно о Павле? Вдруг о его делишках станет известно руководству? Нет! Думать об этом решительно не хотелось.

Соня, пытаясь отогнать неприятные мысли, получше рассмотрела в большом зеркале новую стрижку и осталась ею довольна. Пора было приниматься за дела. Она сняла сережки, надетые по случаю выхода на улицу, выдвинула ящик комода, чтобы сунуть их в коробочку, и на глаза ей попался футляр с кольцом, которое ей подарил Павел на рождение Костика и которое она в связи с отсутствием повода еще ни разу не надевала. Соня открыла крышку, поднесла украшение к бра и несколько секунд любовалась игрой драгоценного камня. Потом решительно закрыла крышку и дала себе слово не надевать этого кольца до тех пор, пока не поймет, на какие деньги оно куплено.

Данное себе обещание Соня держала довольно долго, наверное, года три, а то и больше. Пока не подрос Котик. Это прозвище прилепилось к мальчику даже не благодаря его умилительной внешности, просто, когда его спрашивали, как его зовут, ребенок хотел сказать «Костик», а получалось «Котик». Так и пошло. До пятилетнего возраста Котик много болел, поэтому Соня практически безвылазно сидела дома, а нередко и лежала с мальчиком в больнице. На работу в театр она так и не вернулась. Время окончания ее декретного отпуска совпало с очередной болезнью малыша, и директор театра был вынужден занять Сонину ставку другим концертмейстером.

Постепенно Соня привыкла к роли домохозяйки, тем более что эта роль оставляла ей не так уж много свободного времени для раздумий. Дашка была загружена по полной программе: она училась в элитной гимназии, посещала музыкальную школу, дополнительно занималась английским языком, и все это как-то ухитрялась совмещать с танцевальной студией, которую, даже несмотря на разрешение родителей, бросать никак не хотела.

Чем старше становилась девочка, тем больше она походила на отца: тот же разрез голубых глаз, прямой нос, широкие скулы — Дашка обещала в будущем стать очень и очень привлекательной девушкой. Отцовских черт характера Даша, похоже, не унаследовала: росла девочкой мягкой, ласковой, доброй и совершенно бескорыстной, что свойственно совсем немногим детям. Вместе с тем она была очень живым ребенком: пока была маленькой, озорничала, лазила по деревьям, занималась гимнастикой в песочнице, после чего приходила домой в ужасающем виде. Повзрослев, она стала показывать хорошие результаты в гимназии. Даша ни за что не пришла бы в школу с невымытой или непричесанной головой или в не поглаженной юбке, она должна была выглядеть на все сто. Слава богу, этот принцип распространялся и на учебу.

Свою первую и последнюю тройку Даша пережила очень тяжело. Она пришла домой насупленная, но, войдя в дверь, где ее никто уже не мог видеть из посторонних, заплакала. Соне стало ее жаль, в конце концов, подумаешь — это всего лишь тройка.

— Мамочка, мне было так стыдно, — причитала девочка. — Так стыдно, что я чуть не умерла. Теперь все подумают, что я дурочка, что я бестолковая. Какой ужас!

И Даша снова зашлась в приступе своего детского горя. С тех пор больше троек она не приносила.

Своего младшего ребенка Павел частенько называл «маменькиным сынком». Это и неудивительно. После рождения мальчика Павел, как и собирался, сосредоточился на постройке дома. Больно хорош был участок! Тихий центр, спокойная улочка, обсаженная кустами сирени, и умиротворяющий вид на церковные купола, сверкающие золотом на солнце. Павел работал, контролировал строительство, которое шло этапами, в зависимости от денежных поступлений. Дома он бывал мало, поэтому неудивительно, что Котик все свое время проводил с матерью.

Когда он болел, мама была в самой непосредственной близости, и в периоды здоровья Соня для него была первым и главным авторитетом. Из прочих родственников Котик признавал лишь семью Клары. К бабушке и деду он ходил редко, быстро там уставал, скучал, начинал капризничать и жаловаться на то, что у него что-нибудь болит, пока его не отводили домой. Дома болезнь внезапно проходила, и он мгновенно приходил в себя.

Когда Соня по необходимости оставляла его у Клары, мальчик не сопротивлялся, он обожал Кларины беляши и ту свободу действий, которую она предоставляла ему, когда он у нее гостил. Семью Лили Котик посещал с еще большим удовольствием. Особенно если его брали на дачу.

Лиля уже давно и удачно вышла замуж за предпринимателя, у которого имелся благоустраиваемый участок в пригороде, в пяти минутах ходьбы от речки. Котик с удовольствием проводил время в компании более взрослого, «умудренного» жизнью сына Лили — Ромки. Подрастающие дети больше не оставляли у Сони никаких иллюзий относительно бесплатного образования и бесплатной медицины. Дашкина элитная гимназия высасывала из бюджета кучу денег. С родителей собирали на все: на охрану здания, на подарки учителям, на выдуманные преподавателями и никому не нужные экскурсии в развлекательные центры, на новые шторы в актовом зале, о которых родители только впоследствии (и то случайно) узнавали, что они стоят пять тысяч долларов. Денег стоили и танцевальная студия, и занятия английским языком.

Слабое здоровье Котика в полной мере давало ощутить неуклонный рост цен на лекарства, что уж говорить об обеспечении нормальных условий в случае госпитализации ребенка, это тоже стоило денег, и немалых. Дашка с возрастом стала простужаться реже, но Лиля настаивала на том, чтобы дети регулярно получали полноценный отдых на море. Только такая обязательная профилактическая мера обеспечит им длительный общеукрепляющий эффект. Встречать миллениум отправились всей семьей на Красное море, путевки были баснословно, просто неприлично дорогими. Если бы бюджетом распоряжалась Соня, у нее рука не поднялась бы потратить такую сумму, лучше поехать не в самый праздник, а когда цены вернутся в нормальное состояние. Она пыталась заикнуться на эту тему, но не была услышана.