Сначала он ударил его раз, потом другой, а затем, когда тот начал возмущаться, он задушил его, сжимая ему горло все сильнее и сильнее. При этом он сказал ему правду. И этот грязный лжец просто обязан был замолчать, перестать рассказывать бредни, нести весь этот вздор, он должен был замолкнуть навсегда, он должен был заткнуться, заглохнуть… Сейчас же! Немедленно! Тело священника резко обмякло. Задыхаясь, весь в поту, он опустил его на пол и отступил на несколько шагов. Потом он резко обернулся и увидел её. Она вся дрожала и вдруг начала плакать.

Из всего времени, проведенного в семинарии, в молитве, в размышлениях, сегодня остались одни лишь руины. Его разум отключился. Он был опустошён открывшейся ему истиной. Всё было лишь иллюзиями, химерами, баснями… Но те, кто верил в иное, кто противостоял этой истине, в которую он верил, должны были затихнуть. Или же он заставит их замолчать, навсегда, одного за другим… Это — его настоящая миссия.

А эта женщина, которая увидела его, наверняка, донесёт на него. Тем хуже. Он не мог и не желал отступать. Он должен был продолжать начатое дело. И только они должны заплатить за торговлю ложью вразнос. Он не мог нападать на «невинных».

***

Комиссар Барде допивал свой кофе, когда появился инспектор Лямотт. Он держал в руке лист бумаги.

— Я был в епархии, шеф, и я не выглядел там дураком. Более того, они оказались весьма обходительны, но я все равно почувствовал некоторую неловкость. Ладно, тем не менее, можно сказать, что у вас, комиссар, в очередной раз проявилось фантастическое чутьё. Как выяснилось, полгода назад с одним из их священников случился приступ в разгар соревнований. Он регулярно тренировался, и все же, паф! Его подобрали работники скорой помощи и быстро доставили в университетскую клинику. Никто так ничего и не понял на медицинском уровне. Но отец Бюссон, вышедший из больницы через три месяца, с тех пор исчез с экранов всех радаров. Он не возобновил службу в церкви и не явился в епископство. Я послал к нему двух людей, чтобы посмотреть.

— Также стоило бы подумать о…

— Подготовить ориентировку на розыск? Представьте, это уже сделано.

— Ну ты даёшь! Пойдем со мной, мы должны побывать в больнице.

***

— Эрик Бюссон… Доставлен скорой помощью в связи с остановкой сердца во время спортивного забега шестого июня, в 12:45. Немедленно оказана помощь. Новые остановки сердца. Констатирована клиническая смерть в 13:05… Реанимирован в 13:08… Состояние стабилизировано. Неделю провёл в реанимации, затем был переведён в интенсивную терапию. Покинул больницу двадцать шестого сентября. Это всё.

Секретарша закрыла папку и подняла глаза на обоих полицейских.

— Он был мёртв в течение трех минут?!

***

Мужчина резко толкнул священника, и тот потерял равновесие. Он бросился на него и, прижав к стене, принялся душить.

— Вы не хотите слушать, да? А я донесу до вас правду, нравится вам это или нет. Однажды случилось так, что я умер. В течение нескольких минут я был мёртв. Моё сердце перестало биться. Они сказали, что я — труп. Я умер, я ничего не видел и ничего не слышал. Ни огней, ни духов, ни голосов. Никто меня там не встретил, никто не приветствовал. Никто! В том числе и он! Вообще никто! Там нет ничего и никого, вы слышите?

Он продолжал сжимать священнику горло, и тот замахал руками, пытаясь вырваться из его крепких объятий.

— Я был похож на вас. Я тоже был священником. Вся моя жизнь была посвящена ему. Я тоже рассказывал его историю, передавал его слова, его заповеди. Но все это оказалось ложью! Там ничего нет!

Схватив кончиками пальцев случайный предмет, священник нанес ему сильный удар по голове. Мужчина ослабил хватку. Он уставился на священника ставшими стеклянными глазами и рухнул на пол. Отведя взгляд, священник увидел, что держит в руках большое деревянное распятие, и оно покрыто кровью. Он разжал пальцы и выронил его…

***

— Он ведь был сумасшедшим, господин комиссар? Ведь мы же ничего не могли поделать? Мы же не могли даже предположить…

Инспектор Лямотт готов был расплакаться, но его начальник по-отечески обнял его за плечи и сказал:

— Послушай, малыш. Мы — хорошие полицейские, и нам не в чем упрекнуть себя. По крайней мере, в данном конкретном случае. Знаешь, одни говорят, что наказание необходимо как возмездие. Типа око за око, зуб за зуб. Подобное возмездие, кроме характера личного мщения, который оно на себе носит, совершенно случайно и зависит, например, от того, есть ли у преступника глаза и зубы. Другие требуют не грубого материального возмездия, но возмездия формального, не равенства между преступлением и наказанием, которое даже физически — невозможно, а соразмерности одного с другим. Установление этой соразмерности одни предоставляют лицу, которому нанесено зло преступлением, вводя таким образом произвол в область права. Другие же допускают в этом случае фанатизм. Или неизбежный рок. Или судьбу…

— Этот Эрик Бюссон точно был фанатиком!

— И он получил свое. Видишь ли, я в полиции уже много лет, и я уверен, что наказание должно следовать за преступлением. Кто-то скажет, как за злом — зло. Но мысль платить за зло злом вообще безнравственна. А как ты думаешь, справедливо ли производить другое зло (наказание), когда одно зло (преступление) уже существует? Да, справедливо. Ибо преступление и само наказание не всегда и не для всех составляют зло. Наказание, составляя зло для преступника, есть добро для нормальных людей.

— То есть вы хотите сказать, что и убийство не всегда есть зло? Убийство преступника — это же добро для других?

— А убивать на войне — это зло?

— Нет. Я думаю, что на войне не убивать — это грех. И тот солдат, который положит свой автомат, он — предатель, преступник, он совершает тяжкий грех.

— Я думаю, что тут ты совершенно прав, Морис. И в данном случае речь идёт не об убийстве человека. В данном случае шла борьба не с человеком, а с носителем зла.

— Человек же имеет право обороняться?

— Имеет. И он имеет право на праведный гнев. Другой вопрос, а имеет ли право такой человек быть священником? Честно скажу — не знаю. Ведь священник — это нечто особенное. Душа священника должна быть «чище самих лучей солнечных». Так имеет ли она право на пролитие крови? Не знаю, и давай не будем больше к этому возвращаться…

Двадцать пятый кадр