Такое количество событий и соглашений способствовали высокой активности политических контактов, о чем, в частности, свидетельствует официальный визит Дмитрия Медведева в Париж в марте 2010 года и премьер-министра Владимира Путина в июне по случаю открытия Российской национальной выставки в Большом дворце. Президент Николя Саркози в сопровождении министра экономики Кристин Лагард и делегации французских промышленников принял участие в Международном экономическом форуме в Санкт-Петербурге в июне, на котором Франция была почетным гостем. Наконец, премьер-министр Франции Франсуа Фийон присутствовал в Большом театре на закрытии «перекрестных годов» во время своего визита в Москву 8–9 декабря 2010 года.

2011 год прошел под знаком арабских революций, протестных движений, которые «подожгли» южное Средиземноморье и застали врасплох большинство мировых столиц. Эти события носили разный характер и имели разное происхождение. Я думаю, что единственная подлинная революция была в Тунисе, где в основе народного восстания против режима Зин эль-Абидин Бен Али были социальные причины. Протесты арабской улицы, как лесной пожар, быстро распространились на соседние страны, где неравенство и бедность стали благодатной почвой для распространения идей радикального ислама, который воспользовался ситуацией, чтобы свергнуть существовавшие режимы и захватить власть. Ситуация еще больше осложнилась, когда некоторые западные страны решили воспользоваться моментом для смены режимов, как это имело место в Ираке в 2003 году. В идеологическом плане операция по смене режимов сопровождалась правочеловеческой риторикой и ссылками на необходимость защиты гражданского населения. После затишья в течение 2009–2010 годов мир снова оказался в глубоком кризисе. Сегодня, по прошествии некоторого времени, можно констатировать, что ситуация в странах Магриба после так называемых арабских революций не стала лучше и что попытка экспортировать в эти страны западную демократическую модель, соответствующую иной политической культуре, в очередной раз обернулась провалом.

Важное место в наших отношениях с Францией в это время занимало ливийское досье. 17 марта 2011 года Совет Безопасности ООН принял резолюцию 1973, предусматривающую установление над Ливией бесполетной зоны. Резолюцию, представленную Францией и Соединенным Королевством, приняли десятью голосами при пяти воздержавшихся. Среди стран, воздержавшихся при голосовании, были Германия, Бразилия, Китай, Россия и Индия – весьма представительный набор стран, который в силу ряда обстоятельств соответствовал почти идеальному составу Совета Безопасности.

Представитель России в Совете Безопасности посол Виталий Чуркин, блестящий дипломат, которого я хорошо знал, объяснил голосование России тем, что в ходе обсуждений российская делегация не получила ответы на свои вопросы, касающиеся способов введения режима запрета полетов. Виталий Чуркин также отметил, что в ходе обсуждения он обратил внимание на текст, формулировка которого допускала возможность массированного военного вмешательства. Российский представитель добавил, что самым быстрым способом обеспечения безопасности ливийского народа стало бы немедленное прекращение огня, что было предложено в проекте резолюции, представленном Россией. Дальнейшие события показали, насколько оказался прав российский представитель, поскольку принятая резолюция давала право государствам-членам принимать, в случае необходимости, все возможные меры для обеспечения соблюдения запрета на полеты. Западные страны во главе с Францией воспользовались этой оговоркой «в случае необходимости», чтобы обойти резолюцию и ввязаться в военную авантюру, которая привела к варварскому убийству Каддафи и исчезновению ливийского государства.

Я специально так подробно остановился на резолюции 1973 по Ливии, потому что она стала своего рода поворотным моментом в наших отношениях с западными странами в целом и с Францией в частности. Руководство России долго колебалось, что делать с этим проектом резолюции. Владимир Путин, который был тогда главой правительства, склонялся скорее к тому, чтобы голосовать против него, но он оставил право окончательного решения президенту Дмитрию Медведеву, который по Конституции несет ответственность за внешнюю политику страны. И Дмитрий Медведев, исходя из дружбы и доверия, которые он испытывал по отношению к своему французскому коллеге Николя Саркози, пропустил текст резолюции. Ход дальнейших событий показал, что прав был Владимир Путин.

Я помню, что ливийский вопрос обсуждался во время встречи Дмитрия Медведева и Николя Саркози 26 мая в Довиле на полях саммита «Большой восьмерки». Французский президент уверял своего российского коллегу в своих лучших намерениях, и, возможно, в то время он был искренен. Но, последовав плохим советам Бернара Анри Леви, он позволил вовлечь себя в авантюру, которая обернулась катастрофой.

Для России голосование по резолюции 1973 стало горьким уроком, который она, однако, хорошо усвоила. То, как западные страны использовали эту резолюцию, привело Россию к ужесточению своей позиции в Совете Безопасности, которая твердо решила никогда больше не доверять обещаниям до тех пор, пока все сомнения не будут сняты в отношении любого проекта резолюции.

2011 год был богат на встречи лидеров двух стран. Помимо своего участия в саммите «Большой восьмерки» в Довиле 26–27 мая, президент Медведев посетил Францию 3–4 ноября для участия в работе «Большой двадцатки» в Каннах.

Что касается Владимира Путина, то он посетил Францию 21 июня 2011 года, приняв участие в открытии памятника в честь воинов Русского экспедиционного корпуса, воевавшего на полях сражений Франции во время Первой мировой войны. Этот памятник установлен на берегу Сены, на площади Канады, в нескольких шагах от Гран Пале и моста Александра III, еще одного символа русско-французской дружбы. Идея установить памятник в честь русских солдат, погибших во Франции, принадлежит Фредерику Миттерану, который сделал это предложение на обеде между Владимиром Путиным и Франсуа Фийоном в Рамбуйе 26 ноября 2009 года. Во время этого обеда Фредерик Миттеран, который в то время был министром культуры и коммуникаций, рассказал двум главам правительств, что в воспоминаниях одного из российских офицеров он нашел сцену, которая его глубоко тронула. Во время военного парада в честь победы в ноябре 1918 года на Елисейских Полях, в котором русские солдаты не участвовали, поскольку после революции в октябре 1917 года Россия вышла из войны, подписав в марте 1918 года сепаратный мир с Германией в Брест-Литовске, русские военные находились в толпе, стоявшей по обеим сторонам проспекта, и плакали.

Слезы солдат столетней давности тронули Владимира Путина и Франсуа Фийона, которые сразу же решили воздвигнуть в Париже монумент в их славу, восстановив таким образом историческую справедливость. Был объявлен конкурс. Жюри в итоге выбрало проект российского скульптора Владимира Суровцева, который вдохновился для создания памятника стихотворением Николая Туроверова «Уходили мы из Крыма», в котором описан исход белой армии из Крыма 14 ноября 1920 года. Автор стихотворения сам был среди унтер-офицеров белой армии. Будучи ранен, он смог покинуть Крым на одном из последних пароходов. Двадцать лет спустя, в 1940 году, он описал этот исход в своем стихотворении.