Там, где встречались и сливались две лесныеречушки, был небольшой островок. За века его бы давно размыло, если бы недержавшие его корни огромных ив. В широкой своей части остров был уже подтоплени отрезан от основного леса болотом. В солнечные дни с его дна поднималисьпузырьки с запахом тухлых яиц.

История этого зауряднейшего из болот едва липопала бы в нашу книгу, если бы одним июньским днем в него с громким всплескомне обрушилось бы что-то. Всплеск потревожил старую выпь и утиный выводок,который, едва не выпрыгивая из воды от ужаса, метнулся сквозь камыши в главноерусло.

Рябь еще не улеглась, когда на берег выбраласьсмуглая девушка лет шестнадцати, крайне недовольная, что ей довелось побывать вболоте. Ощутив под ногами твердую землю, она без воодушевления посмотрела наоблепленные коричневой жижей джинсы. Затем перевела удивленный взгляд на забрызганныйбольшущий футляр, который, сама того не замечая, тащила с собой.

Именно в эту минуту девушка поняла, что нетолько представления не имеет, что находится внутри футляра, но и не помнит,как ее угораздило оказаться в болоте. Наиболее вероятным было, что онаматериализовалась в воздухе на некоторой высоте от земли. В этом случае болотуеще нужно было сказать спасибо, что оно не позволило ей переломать ноги.

– Ну и куда это меня занесло? И… и когоменя? Кто я вообще такая? – пробурчала обладательница футляра.

Она попыталась вспомнить хотя бы свое имя, ноголова странным образом заныла. Все, что она знала о себе и о мире, словнонаходилось в сплошном свинцовом шаре, куда не было доступа. Тогда она не точтобы сдалась, но на время отступила, стараясь не думать ни о чем запретном.Вместо этого она опустилась на корточки рядом с футляром и стерла с замкагрязь. Замок открылся с негромким щелчком. Внутри лежал большой струнныйинструмент и рядом с ним смычок. «И как это называется? Виолончель? Большая скрипка?Контрабас?» Девушка почему-то была уверена, что никогда не видела этотинструмент прежде. Или видела? «Хотя какая разница?» – подумала она, осторожнотрогая пальцем крайнюю струну. Струна слегка завибрировала.

– Jucunda memoria est praeteritorum malorum[2], –проскрипел чей-то голос.

– Чего-чего? – быстро переспросиладевушка, оборачиваясь и пытаясь понять, кто говорит с ней.

– Неважно. Все равно не поймешь.

– А что я пойму?

– М-дээ… Это вопрос философский.Возможность понимания определяется способностью к пониманию. Jam proximus ardetUcalegon[3], каквыражался коллега Вергилий… А посему живи в убожестве и пороке.

Девушка наконец обнаружила, откуда шел голос.Она увидела не то талисман, не то большую медаль, висевшую у нее на шее.Позолота с медали местами облезла, но медаль вполне утешилась тем, что оброслав этих местах рыжеватой ржавчиной.

– Может, ты хотя бы пояснишь, кто ятакая? – спросила она.

– Ты homo liber![4] И поверь, это все, что тебе стоитзнать… Все остальные характеристики только затуманивают смысл! – сапломбом заявила медаль.

– Значит, ты больше ничего мне нескажешь?

– Нет!

– Ага, я так почему-то и подумала. Тогданам придется распрощаться, – сказала девушка.

Она сняла с шеи медаль и начала раскручиватьее на ленте, примериваясь в центр болота.

– Эй, стой! Я все, что у тебя есть! Тыделаешь большую глупость! Без меня ты никогда не вспомнишь! Только я знаю твоеимя! – нагреваясь от ответственности, завопила медаль.

– А подробнее?

– Перестань меня вертеть! Тьфу… всекружится. Так и быть, ты Татьяна Гроттер! Единственная, кто не имеет двойника вэтом отражении.

Хозяйка медали задумалась. Это имя ей ни о чемне говорило.

– Татьяна Гроттер? Что за нелепаяфамилия! Ты уверена, что ничего не путаешь? Может, я какая-нибудь другаяТатьяна? – проворчала она.

Медаль высокомерно промолчала.

– Ладно, пускай я Гроттер. Но зачем яздесь? И ты кто такой… такое? – спросила Таня, неохотно принимая разумомсвою фамилию, ибо это было единственное, что она о себе знала теперь.

– Я vitae magister![5] А зачем ты здесь – поймешь в свой час.

– А ты-то сама знаешь?

– Скажем так, я догадываюсь. И этадогадка меня сильно тревожит… А теперь можешь выбросить меня – все равно ясейчас не скажу больше! – туманно ответила медаль и, воздерживаясь отдальнейших пояснений, замолчала.

Таня потрясла ее немного, но, не добившисьтолка, оставила в покое, преодолев соблазн запузырить подальше в болото. Вконце концов, только медаль могла рассказать ей о прошлом.

В воздухе зудели комары. Подобрав футляр, Таняпошла вверх по течению, где речка еще не вливалась в болото. Места были глухие.Мелколесье перемежалось с небольшими участками довольно приличного бора.Человеческое присутствие угадывалось разве что по редким зарубкам на деревьях ивстретившемуся пню, имевшему ровный спил.

Тяжелый футляр, который она с чувством долгатащила с собой, то увлеченно бил ее по коленям, то, наскучив проверять коленныйрефлекс, застревал между молодыми стволами. Засохшая болотная жижа, облеплявшаяее с ног до головы, наводила Таню на мысль, что она похожа на странствующуюкикимору. Примерно через час она поняла, что с нее уже хватит. Лес и не думалкончаться, речушка петляла, а путешествие принимало характер дурнойбесконечности.

Неожиданно лес расступился. Таня увиделаровный участок берега с хорошим подходом к реке. Это было отличное место, чтобыискупаться, привести себя в порядок и раз и навсегда утратить сходство состранствующей кикиморой. Оглядевшись, Таня быстро сбросила грязную одежду,попрыгала, согреваясь, и, оставив лишь медаль на ленте, стала заходить в воду.