знакомый по посещению гробницы Хафиза Ширази. В его руках был пластиковый пакет и цветы. Он снял солнцезащитные очки.

– Ассалому алейкум, бародари шурави ман!

Пашка перевёл для себя основной смысл приветствия гостя: «Здравствуй, мой русский брат!» Невольно засуетился, судорожно завспоминал изысканные слова на фарси и дари, соответствующие моменту. Мозг, как иссушенный под яростным солнцем и песчаными бурями механизм, скрипнул своими сочленениями:

– Валейкум ассолом! Хурсандам ки шумо согу саломат астед! (Здравствуй! Рад тебя видеть в добром здравии!)

Стоящий в дверном проёме загадочно улыбнулся.

– Бисьер сол туро надида будам. Зиндагоният чихел? Хамма корхоят хуб аст? (Много лет не виделись. Как поживаешь? Все хорошо?).

– Худоба шукр! (Слава Всевышнему!)

Пашка, едва обсохший, снова вспотел от напряжения. Когда-то он сносно говорил на фарси. В начальных пределах, конечно. Сейчас его расплавившиеся от жары извилины ворочались, как переварившиеся макароны в кастрюле холостяка. Нужные слова сегодня вспоминались с трудом, как никогда. От переутомления на манеже и окружающего пекла язык не желал выделывать восточные лингвистические пируэты и такие же сальто-мортале. Вертлявая плоть, рождающая у людей слова, сейчас цеплялась за нёбо, лениво шевелилась между щеками, успевая лизнуть пересохшие губы. Пашка по слогам выговаривал слова, ошибался, снова повторял. Наконец он выдохся и сдался.

– Мебахшид! Извините! Больше не могу! Ничего сегодня не соображаю!..

Гость перешёл на русский.

– Может, я всё-таки войду?

– Ах, да, извините! Проходите, пожалуйста, присаживайтесь! – Пашка по-восточному приложил правую руку к груди в области сердца, затем указал на стул.

Гость протянул Пашке цветы.

– О! Большое спасибо! Бесяр ташаккур!

– Давненько не виделись, давненько…

– Ну, почему же! Если не ошибаюсь, всего-то неделю-полторы…

– Да нет, Жара-Паша́! Много больше – более десяти лет! Узнать меня трудно – тогда я был с бородой. А вот ты не изменился. Всё так же жонглируешь, любишь стихи великих персов.

Пашка наконец вспомнил, где он слышал эту ни на кого не похожую манеру говорить.

– Да ладно! Не может быть! – Пашка от удивления присел на стул. – Визи-ирь! То-то у меня было ощущение, что в прошлый раз…

Гость, перебив, поправил:

– «Визирь» – так переводится моё имя. Я, если помнишь – Вазир!..

Перед Пашкой запрыгали размытые временем картинки из прошлого: середина восьмидесятых, такая же нестерпимая удушающая жара, жёлтый туман пыльных дорог Афганистана. Угрюмые тёмно-песочного цвета скалы, таящие неожиданную смерть. Редкая «зелёнка». Равнодушное, высокое чужое небо. Звенящее всеми струнами, не отпускающее ни на секунду напряжение измученного сознания. И – он! Их сопровождающий, проводник, переводчик и непонятно кто ещё – то ли друг, то ли враг. Говорил всегда вкрадчиво, напевно, смотрел в глаза пристально, гипнотизируя. Доброты в этих непроницаемо-тёмных глазах не было. Не было и злобы. Пряталось в них что-то сокрытое, непонятное, недосягаемое для европейца…

Вазир огляделся. Посмотрел на Павла, словно видел его впервые. На лице гостя отобразилось что-то вроде кривой улыбки. Он кивнул на предплечье Павла.

– Не показывай никому свою татуировку! Тут этого могут не понять!..

Набитый на коже зажжённый факел и крупные буквы «ОКСВА» навязчиво бросались в глаза.

– Ограниченный Контингент Советских Войск в Афганистане! – Вазир с подчёркнутой иронией расшифровал гордую аббревиатуру. – Хм! Ограниченный!.. – Вазир сверкнул глазами и тут же спрятал эмоции. Его тихий вкрадчивый голос, завораживая и усыпляя, снова монотонно и по-восточному напевно зазвучал:

– Моё имя теперь другое… Нет покоя мне и моей земле! Сначала вы – русские! Против вас – моджахеды, американцы!.. С вами хоть всё ясно было – вы воевали «по понятиям». И понятно, на чьей стороне. Янки, как вы их зовёте – всегда исподтишка… Думаю, они скоро тоже ворвутся в мою страну, как голодные шакалы! Найдут повод. Хар че меймун зештар адаш биштар! «Чем страшнее обезьяна, тем она больше танцует!» – так говорят на востоке. Я был сначала вашим другом, потом врагом. Теперь я снова ваш друг. Теперь уже до конца. Определился, понял, что для моей родины важнее, коль всё так… Американцы – варвары! Хотя они так зовут нас с вами. Демократия! Враньё! Деньги – их Бог! Вот и вся демократия!.. Да, я работаю на вашу страну! Уже много лет. А значит, и на свою. Делаю всё, что могу…

Повисла пауза. Назойливой мухой монотонно гудел вентилятор, гоняя плотный жаркий воздух.

Пашка переваривал сказанное. Вспоминался разговор перед поездкой сюда с «куратором».

Недосказанное или иносказательное в том разговоре теперь постепенно вырисовывалось, как на фотокарточке в проявителе.

Вазир остановил свой взгляд на знакомом сборнике стихов Хафиза Ширази, который лежал на гримировальном столе. Безучастно взял томик в руки, погладил обложку. Задумчиво, на память, глядя Пашке в глаза, процитировал, словно эти строки касались его лично:

Вошла в обычай подлость. В мире нету

Ни честности, ни верности обету.

Талант стоит с протянутой рукою,

Выпрашивая медную монету.

От нищеты и бед ища защиту,

Учёный муж скитается по свету…

Пашка принял эстафету, продолжив:

Зато невежда нынче процветает:

Его не тронь – вмиг призовёт к ответу!

И если кто-то сложит стих, подобный

Звенящему ручью или рассвету, –

Будь сей поэт, как Санаи, искусен –

И чёрствой корки не дадут поэту.

Мне мудрость шепчет: «Удались от мира,

Замкнись в себе, стерпи обиду эту.

В своих стенаньях уподобься флейте,

В терпении и стойкости – аскету».

А мой совет: «Упал – начни сначала!»

Хафиз, последуй этому совету.

Вазир докончил мудрые строки древнего поэта, вкладывая в них смысл, ведомый только ему:

Терпенье открывает путь победам.

Идёт удача за терпеньем следом.

Чьё сердце ноет, словно от ожога,

В душе его и мука, и тревога.

Но вот меня что тешит хоть немного:

Что ни случится – всё во власти Бога.

– Подари мне эту книгу!..

Пашка замялся. Он привык к полюбившемуся сборнику за эти тягостные дни невольной неволи, в свалившейся на его голову неожиданной заграничной поездке. Строки книги спасали всё это время, держали душу на плаву.

– Я гость! На Востоке отказывать не принято! К тому же тебя должны были предупредить: «Что бы ни попросил…»

Пашка ахнул! Теперь ему всё стало ясно. Или, по крайней мере, он стал догадываться об истинной цели его гастролей.

– Взамен дарю тебе свою книгу. Береги её пуще глаза! Это твой любимый Омар Хайям! Не потеряй, не отдавай ни при каких обстоятельствах!.. Ну, разве… Если дело