Анри с Гарольдом снова склонились над лодкой, что-то пару раз передвинули и добавили еще один буек, хотя и сами не верили в успех своего начинания.

Вито похлопал Маквея по плечу, что-то прорычал и перешел на язык жестов, понять который мог только Фенимор, обладавший в общении с ним богатой практикой. Несколько раз покачав головой, тот ответил решительным «нет, нет и нет» и добавил, что «об этом и речи быть не может». Вито зарычал громче, после чего Маквей вытер платком лоб и повернулся к двум остальным.

– Друзья мои. Наш дорогой Вито требует невозможного – корчит из себя Андромеду.

Все дружно вскинули брови.

– Собирается пожертвовать ради нас собой, – ответил на их немой вопрос Маквей. – Уверяет меня, что, если останется на борту один, «Аркебуза» не пойдет ко дну. Говорит, что будет вычерпывать воду и найдет способ спастись.

Анри с Гарольдом замотали головами и замахали руками – хоть и с протестующим видом, зато молча, будто имели дело не только с немым, но и с глухим.

Но Вито уперся. И все, хорошо зная нашего парня, понимали, что, если он что-то решил, например больше никогда не говорить, значит, так оно и будет.

Однако полчаса все же ему не уступали. Маквей израсходовал весь запас своих семантических патронов, латинских цитат и мудрых философских высказываний. Но совсем скоро стало ясно, что Вито свое решение принял и его в нем уже не поколебать.

В конечном счете с ним согласились, немного почерпали сообща воду и чуть лучше заделали пробоину. Потом каждый, перед тем как сесть в лодку, с ним попрощался. Анри поблагодарил его за мужество и сжал в объятиях. Потом по глазам Вито впервые понял, что они стали братьями, и обнял еще раз. Тот несколько секунд подержал его за плечи и хлопнул по спине. Гарольд пожал ему руку и заверил, что о его храбром поступке узнают в самом Букингемском дворце. Маквей встал перед Вито, положил на плечо руку, сжал губы, сделал глубокий вдох и открыл рот – выдать торжественную прощальную тираду, но тут же его захлопнул. Не произнес ни единой фразы, потому как из-за расставания с Вито не смог подыскать слов и неподвижно замер, будто окаменев. Тогда Вито сам перенял у друга эстафету, прижал его к сердцу и долго не отпускал.

Обратно на «Аркебузу» перенесли немного припасов. Первыми в лодку сели Гарольд и Анри. Затем Вито помог присоединиться к ним своему другу. Когда утлый челнок погрузился в воду, отвязали канат, соединявший его с «Аркебузой». Яхта постепенно растворялась вдали. Грести сразу они не осмелились. Маквей не сводил с нее глаз, лишь сопеньем выдавая свою печаль. Потом вытащил платок, вытер лоб и провел им по глазам. Но вот Анри взмахнул веслом, его примеру тут же последовал Гарольд, и серая лодчонка медленно двинулась вперед к неведомому пункту назначения.

Надувной челнок бороздил океан, в точности как каторжник, дробящий камни – без всякой пользы. Но жертвам кораблекрушения понадобилось два дня и две ночи, дабы осознать полную бесполезность грести, если учесть, что никто из них даже приблизительно не знал их местоположения и, следовательно, не мог определиться с направлением. После этого они отдали шлюпку на волю волн.

Как-то утром, когда Маквей с Анри еще спали, Гарольд, любуясь восходом солнца, возбужденно обдумывал следующую попытку пересечь Атлантику на своих двоих. В какой-то момент на самом горизонте его взору вдруг предстал какой-то предмет – красная точка. Он тут же похлопал рядом рукой, пытаясь нащупать плечо, дабы его встряхнуть, и тем самым рывком вырвал Маквея из сна.

– Что? Земля? – спросил тот с привычным пафосом в голосе, тут же ступил ногой на скамью, упер правую руку в колено, а левую ладонь приложил к глазам козырьком – ни дать ни взять Колумб, впервые увидевший Америку (вне всяких сомнений).

Но так ничего и не разглядел – сколько ни вглядывался в горизонт, все тщетно. Потом поглядел на Гарольда и спросил:

– Ложная тревога, друг мой? False alarm?

Вытянув как можно дальше руку, словно это могло как-то помочь, Гарольд затараторил по-английски, да с такой скоростью, что Фенимор даже не смог его понять.

От этого переполоха Анри тоже проснулся, встал за спиной Гарольда и посмотрел в направлении вытянутой руки.

– Это корабль, Фенимор! Корабль! Вон там, красная точка на самом горизонте.

– Indeed[8], – невозмутимо произнес Гарольд.

– Малый в шляпе? – забеспокоился Маквей, поворачиваясь к Анри. – Случай, мой дорогой, – лучший друг, но и злейший враг.

Красная точка увеличивалась в размерах. Вдруг раздался туманный горн – сигналом того, что на судне увидели терпящую бедствие шлюпку и сменили курс, дабы их спасти. Через десять минут все сомнения окончательно развеялись. К ним шел рыболовный траулер. Теперь уже можно было различить его стройный силуэт, чью-то ногу на планшире, еще одну, повисшую в воздухе, и вытянутую руку, наверняка державшуюся за дверь каюты. Верхняя половина туловища нависала над морем. Этакий Витрувий, склонившийся под углом в сорок пять градусов. Анри протянул Фенимору подзорную трубу.

– Нет, шляпы нет. Но волосы длинные. Может, какой-нибудь битник? На палубе, я вижу, суетятся и другие. Похоже на то, что нас встречают новые сотрапезники, а с учетом состояния этой посудины, может, и наш спаситель. Анри, возьмите в одну руку бутылку рома, в другую весло. Вы, Гарольд, тоже. Si vis pacem, para bellum, не так ли? Хочешь мира, готовься к войне. Наверняка ведь никогда не скажешь.

Анри тут же исполнил приказание, по ходу, как ненормальный, убедившись, что шкатулочка под скамьей никуда не делась.

Траулер медленно приближался, разрезая форштевнем невысокие волны. Могучий и, судя по виду, выходивший на промысел в семь морей. Вдоль ярко-красного корпуса шла широкая белая полоса. В шлюпке все готовились либо распахнуть незнакомцам объятия, либо контратаковать в том случае, если на них нападут современные пираты. Но каждый молился, чтобы это оказались спасители.

Так или иначе, им ничего не угрожало, да и габардинового плаща на корабле тоже не было. Эти мирные рыбаки, бороздившие океанские просторы, не замышляли против них никакой агрессии. На борту траулера молодая девушка, Жюли Россман, балансируя на форштевне и ловко держась рукой за дверцу каюты, кричала в сторону лодки «эгей!».

Ей шел тридцать шестой год. Не высокая, но и не низенькая, она была изящна, мускулиста и обладала длинными руками. У нее были карие глаза с зеленоватым оттенком, милый носик, чуть великоватый