– Ты не понимаешь, – девушка обиженно поджала губы, – я читала, что если начать высаживать детей на горшок уже сейчас, то к году…

– …они возненавидят его напрочь. Где ты это прочла? У очередной инста-матери? Доморощенного гуру педагогики?

– Хватит меня критиковать! Знаешь, как мне трудно? – голос подруги задрожал, и я испугалась, что она сейчас разрыдается. Напомнив себе, что это гормоны, я сделала глубокий вдох и выдох и, подойдя, крепко обняла Алену за плечи.

– Прости, – пробормотала я смущенно. – Меня иногда заносит, ты же знаешь. Нужен тебе этот горшок, да ради бога! Хоть пять возьми – слова не скажу.

– Да при чем тут горшок? – всхлипнула подруга. – Просто я вообще не хочу никуда ехать. Неужели это так необходимо?

– Необходимо, – я вздохнула. – У меня у самой кошки на душе скребутся, и будь у меня другой выход… Но его нет, увы. Ален, а с другой стороны, чего ты так переживаешь? Я же тебя не в Афганистан отправляю! Испания! Только представь, как круто будет! – Я в сотый раз за последние несколько дней принялась расписывать все прелести заграничного быта.

– Готовы? – в дверном проеме показалась всклокоченная голова Стаса.

– Какой там, – я обреченно махнула рукой в сторону открытого чемодана.

– Ясно, – вздохнул парень. – Ален, ты бы поторопилась, а то самолет улетит без нас.

– Вы все против меня, – всплеснула та руками, и мы даже не стали возражать.

* * *

Опустевший дом встретил меня звенящей тишиной. Я остановилась посреди холла, прислушалась к своим ощущениям. Необычно и немного пугающе. Мне все казалось, что вот-вот раздастся Нюткин плач или что Андрей подкрадется неслышной тенью, чтобы задать один из своих странных недетских вопросов.

Воспоминание о мальчике заставило сердце сжаться. Сегодня во время прощания в аэропорту он меня впервые обнял. Произошло это так быстро и неожиданно, что я даже понять ничего не успела. Водоворот пассажиров закрутил мою семью, практически скрыв от глаз. Только макушка Стаса мелькала вдалеке, то и дело выныривая над потоком. И вдруг откуда-то из самого его центра выскочила маленькая фигурка и, расталкивая окружающих, стремительно бросилась в толпу провожающих.

– Андрей, ты где? Стас, куда он делся? – донесся до меня тревожный Аленин крик.

Андрюшка же, безошибочно найдя меня в людской массе, обхватил ручонками-веточками за талию, ткнулся носом куда-то в живот и прошептал: – Пока.

Я не успела опомниться, понять, осознать, как-то отреагировать, как его уже и след простыл. Ошеломленная и растроганная, я еще долго стояла посреди редеющей толпы, пока не осталась совсем одна. Смахнув оцепенение, словно в тумане двинулась к машине…

– Ничего он не странный, просто недолюбленный, – я даже не заметила, что произнесла это вслух.

– Ты про кого? – раздавшийся над ухом голос заставил вздрогнуть. Я и забыла про Ганина.

– Ни про кого. Так, мысли вслух. – Мотнув головой, словно отгоняя наваждение, я деловито прошлась по холлу, собирая разбросанные вещи. Тут и там натыкалась я на соски, игрушки и прочие свидетельства младенческого присутствия.

– Как думаешь, за месяц управимся? – спросила я Илью.

Тот только плечами пожал:

– Кто ж его знает. В таком деле любые прогнозы дело неблагодарное.

– Просто дети так быстро растут. Особенно в Нюткином возрасте. Не хотелось бы пропустить все самое интересное.

– Понимаю, – Илья кивнул и внимательно посмотрел мне прямо в глаза. Я замерла, скорее почувствовав, нежели догадавшись, что он сейчас скажет. Одновременно я ждала этого и молила, чтобы он промолчал. Но он не промолчал:

– А про своих детей ты не думала?

– Нет! – фраза прозвучала слишком резко, поэтому, сдав назад, я повторила уже спокойнее и мягче: – Когда-то давно, в прошлой жизни, конечно, мечтала и планировала. Но что было, то быльем поросло. Да и куда больше… – Я делано рассмеялась.

Нютка, Андрей вот теперь… Да и Аленка со Стасом, даром что не намного моложе, все равно что дети. Я счастливая многодетная мать…

– Зря, – проговорил Илья так тихо, что я даже усомнилась, а не послышалось ли мне. Пообещав себе подумать об этом позже, я вернулась к делам насущным и отправилась на кухню, чтобы приготовить нам обоим завтрак.

Я достала из пакета хлеб, сунула в тостер. Тонкие, практически прозрачные ломтики бекона, попав на раскаленную сковороду, обиженно заворчали, фыркая каплями жира. Поблескивая ярким желтком, румянилась по краям глазунья. «Главное, вовремя перевернуть», – напомнила я себе, аккуратно подцепляя ее лопаткой.

– И как у тебя так выходит? – Илья обнял меня сзади за талию.

– Что именно? Пожарить яичницу? – рассмеялась я. – Тоже мне наука!

– Не скажи, у меня вот, к примеру, желток на этом этапе всегда вытекает, а у тебя надежно запечатан внутри.

– Годы практики в шаолиньском монастыре и секрет старого монаха, – произнесла я.

– А черный пояс – это, я так понимаю, приготовление яичницы, не разбив яиц, – раздалось откуда-то сзади.

Обернувшись, я густо покраснела и резко дернулась из объятий Ганина, из-за чего второе яйцо таки расплылось желтком по сковородке.

– Черт, – тихонько выругалась себе под нос. – Умеешь же…

Коломойский – а это был он, – ничуть не смутившись, прошел вглубь кухни и водрузился на барный стул, заняв место, которое по праву считал своим.

– Не помешаю? – спросил он насмешливо.

– Нисколько, – проворчала я, выкладывая на тарелку тост. Сверху пару хрустящих лепестков бекона, яйцо и ломтик сыра, чтобы слегка оплавился. Еще один тост сверху, и восхитительный питательный завтрак под кодовым названием «смерть фигуре» готов.

– Держи, – по старой привычке подала я Максу блюдо. Быстро метнув взгляд в Илью и убедившись, что тот не обижен, быстро соорудила бутерброд и ему. Послушная кофемашина, повинуясь нажатию кнопки, наполнила прозрачные двустенные бокалы ароматным напитком.

– Как всегда восхитительно, – ворча от удовольствия, проговорил Коломойский с набитым ртом.

– Уверен, здорово, – подхватил Ганин. – Но я бы ломтик помидора добавил. Сиди, сиди, – остановил меня. – Я сам. – Он по-хозяйски подошел к холодильнику, распахнул дверцу, порылся в лотке, доставая лоснящийся боками ярко-красный томат. Блеснула сталь ножа, и спелый овощ прыснул соком на хромированную поверхность чайника.

– Ай-ай, как неаккуратно, – укоризненно покачал головой Макс. – Что же ты так? – в его голосе звучал сарказм.

– Ничего. – Уж какие там бури ни бушевали в душе Ганина, виду он не подал. Сохраняя спокойствие, стер кровавые капли с посуды и кафельного фартука, поднял тост, положил кружок помидора, накрыл его хлебом и протянул тарелку мне.