карьера теперь насмарку! А Ира, поймёт ли? Но потом-то, потом куда от себя убежишь? …Лучше уж раз и навсегда покончить с недомолвками между строчек биографии, разорвав этот адский круг»…

Антон подошёл к покойной женщине, бывшей когда-то его женой, поцеловал её в холодный лоб и закрыл негасимые огоньки в глазах.

— У мамы было больное сердце, — сквозь слёзы жаловалась Вероника. — На ноябрьские праздники мы ездили в клинику. После обследования ей сказали, что совершенно нельзя волноваться.

Вся, дрожа, девушка прижалась к Антону:

— Ты ведь меня не бросишь? У меня здесь больше никого нет!

— Сначала позвони в полицию. Надо срочно известить о случившемся. — Он пригладил её разметавшиеся волосы, стараясь хоть как-то пересилить тяжесть возникшей паузы.

В ступоре, она набрала номер посольства.

Вскоре приехали из полиции и консульского отдела. Явно не желая ввязываться, немцы быстро зафиксировали факт ненасильственной смерти и отправили тело в морг.

— Мама просила, если что случится, похоронить её в Москве. Ты сможешь поехать со мной? — неожиданно поинтересовалась Вероника, когда остались одни.

«Неужели она о чём-то догадывается?» — согласно кивая головой, подумал Антон.

— А знаешь, здесь кто-то был, — всхлипывая, заметила девушка. — У нашего телефона автоответчик может записывать внешние звуки. Я случайно заметила — клавиша включена. Мама так делала, когда встречалась с людьми, которым не доверяла. А вчера ночью в спальне она писала что-то.

— Сходи, посмотри, ничего не пропало? — встревожился Антон.

— Нет, письмо на месте, — донёсся оживившийся голос. — Оно, кстати, тебе адресовано. Вы, что, с мамой были знакомы? Может, ты и отца моего знал? Они здесь оба — на фотке.

Она достала из незапечатанного конверта пожелтевший снимок и протянула Антону. Её глаза без любопытства, машинально скользнул по фотографии, и тут зрачки с детской простотой и наивностью внезапно расширились, словно от укола случайной пули… Конечно, для одного дня это было чересчур! В следующее мгновенье Антон понял: возможно, в Москву придётся везти двоих — мать и дочь.

— А я ещё с первой встречи чувствовала голос крови, — как бы объясняя прежнее поведение, слабым голосом произнесла девушка, — поэтому и потянулась к тебе. Бедный, что ты пережил?!

— У меня дома есть такое же фото. А родилась ты когда? — на всякий случай уточнил Антон.

— 29 марта 1969 года, Вероника Дамировна Минина, место рождения Москва. А ты знаешь моего деда? Почему он сказал маме, что ты погиб?

— Мы с ним общались недавно по телефону, — уклонился он, чтоб не копаться в неприятных воспоминаниях. — Давай лучше послушаем запись.

Отряхнув с джинсов невидимую пыль, она послушно отмотала плёнку назад и, найдя нужное место, включила магнитофон. Между мужчиной и женщиной шёл разговор на повышенных тонах. Она узнала голос посольского чекиста:

— Где твоя дочь? У фирмача, с которым ошивалась в Дрездене? Ищешь, под кого её подложить, как в своё время тебя подложили. Правда, мужик, не будь дураком, высосал всё и сбежал на Восток.

— Даже, если б знала, всё равно не сказала бы, — спокойно отвечала женщина. — А вы не боитесь, что о ваших художествах я сообщу, куда следует?

— Время коммунистических идеалов прошло, тебе никто не поверит. И папочка уже не поможет. Ишь, госпожа выискалась! Светскую львицу из себя изображаешь, эдакую недотрогу, а дочь неизвестно от кого прижила! И она пойдёт по дорожке, какую укажем! Не захочет — заставим! Пусть хоть на нашем поприще послужит, когда Родине плохо!

Тут пауза, судорожные вздохи, выкрик, потом шум борьбы.

— Сядь в кресло и сиди! Думаешь, не знаю, что сердце шваль? Настучишь — больше ни дочку, ни папочку не увидишь.

Женщина хватала воздух, задыхаясь, затем короткая возня, торопливые шаги, хлопнула дверь…

Вероника, вцепившись до боли в руку Антона, беззвучно рыдала. Да, разговор не для слабонервных.

— Я убью этого подонка, — внезапно прорычала она как тигрица.

Едва хватило мужских сил, чтоб удержать её — всё потерявшего в один момент повзрослевшего ребёнка.… Хотя, признаться, так ли уж в один момент?!

— Матери ничем не поможешь, успокойся. — Он, то целовал её волосы, то снова гладил их, вспоминая волосы Маринэ, сельсоветское сочетание браком, свою дурацкую реплику регистраторше:

— Хорошее дело браком не назовут…

Совершенно утратилась реальность: не очередной ли это сон, где он лично, на каком свете?

— Ты у меня одна, — утешал Веронику, — единственная. Давай условимся, о кассете пока никому не говорить. В Москву приедем, разберёмся. А пока мы здесь, от меня — ни на шаг. Не хочу ещё и тебя потерять ненароком.

Настойчивый междугородний звонок, словно перст небесный поставил их ногами на немецкую землю.

— Дедушка! — схватив трубку, воскликнула Вероника. — Ты уже знаешь? — И снова расплакалась.

«Бедная Маринэ, — думал Антон, пока дочь, всхлипывая, пересказывала события дня. — Какую же участь избрала она для себя и дочки? Неужели существует цель, которая в состоянии этот выбор оправдать? А ведь и я, дай согласие после института, сидел бы сейчас в похожем домике где-нибудь в Конго или Зимбабве и, потягивая виски, верил, что делаю для Родины большое, нужное дело».

— Я не одна, со мной папа Антон, передаю ему трубку.

Голос Вероники заставлял действовать; дочь невольно подставила отца под очередное тягостное выяснение с бывшим тестем.

— Как ты там оказался? — донесся, будто из подвала, голос Дамира Павловича.

— Я в командировке. Передачка! Не вы отправляли со мной? Вот, из-за неё, тесен мир.

— Ты об этом в Москве хотел мне рассказать?

— Нет.

Видимо, старый контрразведчик уже смирился с существующим положением вещей.

— Помощь тебе нужна?

— Справлюсь сам. С командировкой надо уладить.

— Разберёмся. Значит, жду вас ночным рейсом в понедельник.

— А зачем ты деду перед отъездом звонил? — полюбопытствовала Вероника.

— Летом в Варшаву ездил, там у вас родственники объявились.

— Надо же, ещё вчера не было ни гроша, да вдруг алтын, — печально заметила она. — Расскажешь, как жил эти годы?

— Конечно, родная, позвоню только!..

«Почему она не жаловалась деду на посольского прохвоста? — озадачился Антон, набирая номер Олега Степаныча.… Для себя он уже всё решил. Оставалось произнести веское „прости“ шефу: обстоятельства сильнее нас, случилось нечто поважнее командировки»…

Глава 20

За глаза великовозрастные ученики звали мать Антона «бедной Лизой». Прозвище необидное и естественное: Елизавета Антоновна Кузьминская преподавала русский язык и литературу в фабрично-заводском училище. Не случись войны, вряд ли со своим невнятным прошлым она сумела бы толком устроиться в жизни. Теперь, по военным обстоятельствам, помог случай. Эвакуировавшись осенью 41-го, Лиза с матерью поступила в самое пекло — на завод. Кое-как перезимовав, она отозвалась на мобилизацию: шёл набор на курсы медсестёр. Правда,