Там про твоего деда есть, оказывается, они встречались в 41-м. Страшно интересно! Вернёшься, почитаешь, надеюсь?

Щелчок в трубке, …ещё мгновенье и слова Иры долетели до затаённых уголков сознания, пробудив их от летаргического сна. События вчерашней ночи отодвинулись далеко. Навязчивая мысль:

«Почему раньше никто не сообщил?» — так и не дала заснуть.

Махнув на всё рукой, он направился в лабораторию:

«Начну понедельник загодя, воскресным вечером!»

— Я слышал, ты женщин стал водить? — раздался голос за спиной на следующее утро. — Так одолели, что здесь решил спрятаться и, заодно, поработать?

Олег Степаныч! Сподобился!

— Мы в субботу ездили на экскурсию в Дрезден, она студентка, москвичка.

— Понятно, — прервал шеф. — Было поздно, не хотел отпускать девушку без пригляда и, как джентльмен, уступил свою кровать.

— Уже настучали, — проворчал Антон.

— Ладно, с нашими не считается! Теперь о деле. Надеюсь: студенческая вечеринка с танцами на столе растянулась не на всю ночь? Результаты экспериментов удалось посмотреть?

— Надо для верности перепроверить, но, по-моему, энергия частиц и ток держатся стабильно.

— Ещё неделя, и пусть сами колупаются дальше. Ты им не мальчик почти бесплатно, из одной классовой солидарности гайки крутить.

У «папы» возникла пауза — зажигал сигарету. Несколько раз, глубоко затянувшись, пристроил её возле себя на краешке пепельницы.

— В конце октября я случайно в Томске встретил Линёва. Иван Васильевич о твоих работах очень высокого мнения.

Отложенная сигарета тлела, струйка дымка, казалось, сворачивается в завитушки вопросов.

— Новая идея появилась? Ты мне ничего не рассказывал.

— С Линёвым случайно затронули, да, можно сказать, она выскочила между делом. Он посоветовал не бросать, я позже уже додумал. А перед отъездом замотался. В поезде, пока ехал сюда, раскручивал.

— Да, он — дядька грамотный и школа хорошая, — сдвинув кустистые брови, шеф сосредоточенно крошил окурок. — Здесь ты её ни с кем не обсуждал?

Теперь стало понятно, куда он клонит.

— Идея ещё сырая, до реального железа далеко, — сконфуженно отвечал Антон. — Если есть время, я могу в трёх словах, «Папа» кивнул.

— Тогда схожу выключить установку и отдам распоряжения.

Говорить закончили часа через три; бросив на исчирканные листы изучающий взгляд, Олег Степаныч загасил очередную сигарету:

— Хочу ещё подумать, и завтра договорим. А сейчас идём ужинать.

И пошло-поехало, как в старое доброе время! Все дни Антон вынужденно вертелся между установкой и столом шефа, чувствуя себя вновь практикантом-дипломником, когда идеи фонтанируют, а сам боишься, как бы не унесло в Белые Столбы, откуда ни обратных дорог, ни эха до Москвы. Зато и в понимании проблемы за три дня удалось продвинуться куда дальше, чем за три месяца с иными тяжестями на сердце.

«Молодец Степаныч, какая цепкость ума в его годы! Что значит старая школа! Как грех с души снял. А так копилось бы и копилось. Когда другому объясняешь, и сам идею понимаешь лучше. С кем ещё за науку поговорить? Не с этими же меркантильными европейцами?»

Глава 19

В пятницу они вместе с немецкими коллегами пообсуждали итоги недели. Потом декан пригласил к себе на уик-энд. Антон вежливо послал всех подальше и направился звонить Веронике.

— Давай, заеду за тобой пораньше, скажем к половине одиннадцатого, — обрадовано предложила девушка.

А ночью опять приснился тот же сон. Он парит над Таганкой. Мерцающим кольцом автомобильных фар площадь, с отростками окрестных переулков, походит на огромные старинные часы, неведомо кем одетые на блестящий ремешок Садового кольца. Разрываясь в такт миганью светофоров, кольцо медленно поворачивается справа налево, словно время на гигантском площадном циферблате потекло вспять. В левом крыле трехъярусного сталинского дома светится одинокий прямоугольник окна. Женщина средних лет что-то пишет в глубине комнаты под лампой с абажуром. Он хочет подлететь поближе, тычется лбом в стекло и… просыпается: уже утро, в окно стучит моросящая мгла. Некое время Антон лежит, не двигаясь, с открытыми глазами:

«Мама Лизавета, что ли, на том свете никак не упокоится? Но почему, именно Таганка… Голова садовая! — вдруг вспомнилось ему. — Сегодня же суббота — день свиданий».

Быстро поднялся и пораньше, до назначенного Вероникой времени, он выскочил на площадь. Девушка, явно расстроенная, уже расхаживала у машины.

— Немного погуляем, потом поедем к нам. Мама чувствует себя неважно, но просила обязательно тебя привезти.

«А как это? — подивился про себя Антон. — Мы, вроде, не договаривались? Или опять инсценировка для посольского хлыща?»

— Мне всю неделю было так одиноко без тебя. — Без предисловий с ненаигранной тоской в голосе вырвалось у Вероники. — Господи, как сделать, чтобы мы вообще не расставались!

Воцарилась долгая и бестолковая пауза.

«Как поступить? Оттолкнёшь — дров наломает, похлеще прежних, а пойдёшь на поводу у сиюминутного чувства — так ведь она максималистка: всё или ничего!»

Между тем, ненастье ненадолго угомонилось. По чужому нависшему небу неслись рваные тучи. Они осторожно вышагивали вдоль голой аллеи без конца и краю. Дорожка из аккуратно постриженных кустов отливала серебром капелек прошедшего дождя. Вероника помалкивала, искоса бросая вопрошающие взгляды, а Антон, осознав скорую развязку, пытался сообразить, как держать себя с мамой, по-видимому, его ровесницей? Наконец, оба достаточно подмёрзли и вернулись в машину, которая рванула с места, прогрызая шинами первую наледь.…

Дорога, дорога — тянется и тянется вместе с думами без конца и краю, но и ей приходит конец. Припарковавшись, Вероника быстро прошла в дом первой, и вдруг, как гром среди ясного неба, раздался её истошный крик. Антон кинулся в коттедж стандартного покроя для советских служащих за границей. Посреди большой комнаты, в кресле в неестественной позе сидела женщина средних лет. Осторожно приблизясь и вглядевшись в её недвижное лицо, он внезапно узнал Маринэ; ту Маринэ, что мелькнула когда-то на его горизонтах случайной зарницей. Стерев земные заботы, смерть оставила лицо спокойным, застывший взгляд смотрел вдаль, словно ей с небес, наконец, удалось достичь земли. Девушка тихо плакала. Догадка больно кольнула Антона:

«Она — моя дочь! Неделю назад дома видела конверт с именем и фамилией, назвала матери, и Маринэ срочно захотела удостовериться сама. А если б мы, вопреки всему, стали близки в ту ночь?»

Горячей волной ужаса обдало до пят.

«Ты обуян гордыней и скоро окажешься в круге первом», — прогрохотало в голове предостережение чёрного монаха.

В висках толчками запульсировала кровь:

«Может, хватит в поисках собственного я не замечать ничего вокруг? К дьяволу амбиции! Случайно не наломал таких дров, до конца жизни хватило бы разгребать.…А как поступить сейчас? — Отстраниться, попросту сбежать, сославшись на обстоятельства и всё-такое? Ведь только-только вытанцовываться начало. Ведь, командировка, квартира и вся дальнейшая