я.

— Почти… Сказали, чтоб сам подписывал.

— Ну, и отлично, всё-всё, побежали скорее, ну Виталий Тимурович! Погнали, Росинант ждёт.

Мы выходим и мчимся к автобусу.

— Росинант тебе, — бурчит Скачков, заводя, своего железного коня, вернее даже не коня, а табун коней. — Я вон сколько лет на автобусах не ездил, так что погоди чуток, не дёргай, дай пообвыкнуть.

Он наконец заводит двигатель и понемногу трогает. Поначалу ведёт нервозно, резко тормозит и перебарщивает с газом, но минут через пять начинает находить взаимопонимание со своим аппаратом.

Мы заезжаем к нему домой, а потом едем по направлению из города — сначала на Кузнецкий, а там через мост и Рудник. Наконец, выезжаем на трассу, и тут Скачков выдыхает и немного расслабляется.

— Ну как? — спрашиваю я.

— Ничего, — кивает он. — Нормально. Жить можно.

Приехав в Берёзовский, мы разыскиваем детский дом и упираемся в закрытые на замок решётчатые ворота.

— И что делать? — растерянно спрашивает Скачков. — Звонка никакого нет. Автобусом что ли вышибать?

За воротами стоит двухэтажное кирпичное здание, покрашенное тёмно-бордовой краской. Выглядит убого и пустынно… Небо затягивает чёрными тучами, солнце прячется и только из-за кромки свинца пробивается луч, делая общую картину драматичной и тревожной.

— Может это не здесь? — предполагает Тимурыч.

— Да здесь, вроде, вон табличка же висит…

Проходит несколько минут. Мы толчёмся у ворот, но ничего не происходит, а время идёт, неумолимо отщёлкивая секунду за секундой. Я обхожу вдоль глухого кирпичного забора всю территорию, но никаких других дверей не нахожу.

— Ну, и что? — спрашивает Скачков уже недовольно. — Что делать-то? Так и будем стоять до ночи?

Но до ночи стоять, к счастью не приходится. К воротам подъезжает грузовик, ЗиЛ-130 с голубой кабиной, белым фейсом и тентовым верхом. Он останавливается перед воротами и начинает бешено сигналить. Вон, как надо было, оказывается.

Вскоре открывается дверь в здании и к воротам подходит хмурый мужик в картузе и кирзовых сапогах. Он долго достаёт из кармана штанов ключ и начинает открывать висячий замок.

— Здравствуйте, товарищ, — обращается к нему Скачков.

Тот, не обращая на него внимания, снимает замок и распахивает ворота, по одной разводя створки в стороны. Действует он неспешно и основательно, напрочь игнорируя наше присутствие.

Зилок заезжает и угрюмый привратник начинает закрывать ворота.

— К директору веди! — говорит тренер, но уже совсем иначе, не нейтрально-любезно, а требовательно и властно, будто принимает смотр на плацу.

— Не велено, — отвечает смурной сторож, не глядя на него, и продолжает свои манипуляции со створками.

— Я тебе, бл*дь такая, сейчас устрою «не велено»!

Тимурыч проговаривает матерок так смачно и чётко, что мужик всё-таки переводит на него взгляд и, опешив, останавливается. Скачков, как непревзойдённый тактик, тут же пользуется этой заминкой и вступает на территорию.

Выглядит он представительно — крепкий, подтянутый, в военной форме с наградными планками во всю грудь и взятым для важности портфелем. Брови сдвинуты, глаза горят, походка демонстрирует энергичность и привычку повелевать, вылитый Пётр Великий.

— Брагин, за мной, — командует майор и чётко и уверенно двигает к зданию.

— Эй, нельзя… — слабо протестует мужик, но Тимурыч уже дёргает на себя дверь.

Я спешу за ним. Я, конечно, на его фоне в джинсах, кроссовках и футболке выгляжу довольно сомнительно. Мы входим в здание и сразу окунаемся в густую атмосферу казённого учреждения. Нас накрывает запахом далеко не домашней кухни, дезинфекции и застоявшегося воздуха. Сердце сжимается — ведь где-то здесь находится Трыня.

Проходим по мрачному коридору до лестницы и поднимаемся. На втором этаже сразу замечаем табличку на дверях: «Грабовская Тамара Григорьевна, директор». Скачков открывает дверь и мы проходим в маленькую приёмную безо всякого секретаря. Здесь стоит пара стульев и всё, полный аскетизм.

Чтобы попасть к директору, нужно пройти в следующую дверь. Майор на секунду замирает перед этой дверью, а потом с силой стучит костяшками пальцев и тут же её распахивает и проходит.

— Разрешите? — говорит он громко и, не останавливаясь, идёт к столу директрисы.

Я, разумеется, следую за ним.

Тамара Грабовская оказывается женщиной лет пятидесяти. На лице её нет ни следа макияжа. Каштановые волосы, крашеные хной, собраны на затылке в виде плоской шишки. У нашей учительницы в первом классе была такая причёска.

Лицо у неё не страшное, но очень строгое, черты грубые, словно топором рубленные. Скорее, мужские, чем женские. На левой скуле крупная бородавка, отлично гармонирующая с круглой волосяной шишкой на голове. В кабинете накурено. Не как у табачного капитана Артюшкина, но тоже крепко.

— Кто такие? — резко спрашивает она.

Комиссарша, блин. Майор, не обращая внимания на сталь в её голосе, присаживается к приставному столу и достаёт удостоверение.

— Я майор Скачков, Виталий Тимурович, — представляется он.

— Как вы сюда попали, Скачков? — продолжает она допрос.

— Через ворота вошли, — отвечает он. — Мы вот по какому делу, Тамара Григорьевна. Хотим предложить вам сотрудничество.

— Никакого мне сотрудничества не нужно. Нам всего хватает. Государство нам даёт ровно столько, сколько требуется. Так что подачек нам не надо.

— Поздравляю, — кивает Скачков. — Но мы не об обеспечении говорим. Решением пленума обкома КПСС в областном центре создано военно-патриотического объединение «Пламя». Пока только для школьников. В чём суть? Боевые командиры ведут работу по воспитанию подростков, в том числе трудных…

— С воспитанием мы и сами неплохо справляемся, — перебивает она. — Нам воспитателей не надо. Штат укомплектован.

— Проводят занятия по военной и спортивной подготовке, — как ни в чём не бывало продолжает Тимурыч, — по программе изучения основ рукопашного боя.

— Боёв нам ещё не хватало, — хмурится она.

— Пилотный проект, реализованный в областном центре, — вступаю я, — показал отличные результаты по вовлечённости подростков. Военно-героическая направленность занятий, получение боевых навыков, пропаганда здорового образа жизни, занятий спортом и патриотическое воспитание в комплексе дают прекрасный эффект. Подростки практически с первого дня увлекаются идеей и посвящают свободное время подготовке…

— Это ещё кто такой? — перебивает меня Грабовская, обращаясь к Скачкову.

— Мой заместитель. Он комсорг крупного промышленного предприятия, вчера на пленуме был награждён государственной наградой.

— Да? — поднимает брови директриса. — Это про него что ли в газете написано?

Она берёт со стола областную газету «Комсомолец» и, перегнув пополам, внимательно смотрит в неё, а потом на меня. Сличает. А заодно с видимым неодобрением оглядывает мой не вполне идейный прикид.

Интересно, правда что ли про меня в газете написали? Нет, ошибка, наверное, какая-то.

— Не особо-то похож, — говорит она. — В жизни интереснее.

Она отбрасывает газету и внимательно смотрит по очереди то на меня, то на Скачкова.

— Ну, и что вам надо?

— Так я же вам и говорю, — хмурится Скачков.

— Нет, я поняла, у вас объединение. Полезное и нужное начинание, согласна. А от меня вам что надо?

— Хотим ваших воспитанников привлечь к этому движению, — говорю я.

— Да? — кривит она губы в усмешке. — Точно? Автоматы им раздайте ещё.

— У вас дети до какого возраста? — спрашивает Скачков.

— Дети, — повторяет она, словно пробует незнакомое слово на вкус. — До шестнадцати лет. Восьмой класс закончат и прямиком в шарагу. Потом армия. Потом работа по специальности. Только, что касается конкретно нашего учреждения, многие наши воспитанники ещё до армии на зоне оказываются, а вы мне их вооружить хотите.

— Не вооружить, а превратить в достойных членов общества, будущих военных, рабочих, инженеров, — снова включаюсь я. — Это работает так. Ребята проявляют заинтересованность к боевым видам спорта, но чтобы добиться успехов, им необходима жёсткая дисциплина…

— Ой, не смешите меня, — снова перебивает она. — Нашлись здесь медалисты-идеалисты. Горбатого только могила исправит. Про генетику слыхали что-нибудь? У них в крови все эти преступления, алкоголизмы и наркомании.

— Занятия проходят под руководством офицеров, боевых командиров, прошедших реальные боевые действия и умеющих управлять личным составом.

— Ладно, что я буду вам объяснять. Хотите попробовать? Дерзайте. Что вам нужно? Классная комната?

— Спортзал, — отвечает Скачков.

— А контингент какой? В смысле, возраст?

— С шестого по восьмой…

Она снимает трубку телефона и набирает короткий номер.

— Татьяна Михайловна, зайдите, — коротко приказывает она.

Меньше, чем через минуту появляется крупная дородная женщина с короткой стрижкой, ещё более похожая на мужика, чем директриса.

— Соберите всех воспитанников мужского пола с шестого по восьмой класс в спортзале. И этих вот товарищей туда отведите. Пусть поговорят.

— Физрука приглашать?

— Нет.

— А Ипатова?

— Не надо, эти вон сами справятся, видите, крепкие какие.

— Точно не надо?

— Я же сказала уже, — чуть повышает голос Грабовская.

Мы выходим из кабинета.