Сначала я иду к пассажиру. Он настолько упорот, что когда я его хватаю, он повисает у меня в руках, как тряпичная кукла – расслабленно и свободно. Расслабиться – это вообще хороший способ не ушибиться об асфальт, когда вас вытаскивают (или выдергивают) из машины. Только я немного не рассчитываю сил, и вялое тело улетает на десять-пятнадцать футов[47] дальше, чем нужно. Ну а что вы хотели? Я бился на кулаках с демонами, покрытыми титановой кожей и огнедышащими медузами. Откуда мне знать, что такое драка с людьми?

Водитель – прыщавое чучело с ирокезом и в грязной футболке, на которой изображена группа «Sex Pistols» в таком же угашенном состоянии. Сам он похож на двенадцатилетнего, нарядившегося Сидом Вишесом на Хеллоуин. Когда его приятель выпархивает из фургона, он своим гудящим мозгом не сразу соображает, что происходит что-то странное. Наконец он начинает шарить по поясу в поисках оружия, но угнетенные наркоманией рефлексы его подводят. С таким же успехом он мог бы делать это в варежках. Впрочем, я не хочу, чтобы меня опять подстрелили, если он вдруг заставит шевелиться свои шестеренки.

Пока он возится, я подтягиваюсь в проеме двери, отталкиваюсь ногой о пассажирскую дверь и аккуратно перекатываюсь через крышу «Эскалады», затем тихо, как кошка, спрыгиваю со стороны водителя. Юный «Спиди-гонщик» наконец взводит пистолет и направляет дуло точно туда, где меня больше нет. Я наклоняюсь к открытому окну, хватаю его за шею и вытаскиваю наружу, прижав вооруженную руку к телу. Он пытается сопротивляться, и я прикладываю его головой о борт фургона. Всего лишь разок, но этого хватает. Я взваливаю его – оглушенного и присмиревшего – себе на плечо, обхожу с ним вокруг фургона и бросаю рядом с товарищем. Его пистолет я засовываю в щель канализационной решетки.

Затем я возвращаюсь в «Max Overdrive». Аллегра стоит на ногах и шатается, как новорожденный теленок. Я беру ее на руки, несу к «Эскаладе», открываю заднюю дверь и кладу туда.

– Не надо в больницу, – снова говорит она.

– Я понял.

– Куда поедем?

– За мороженым. Ты какое предпочитаешь?

– Иди в жопу.

– Надо же, мое любимое.

Два парня, которых я вышвырнул из фургона, все-таки оказались не полными идиотами. Они проделали приличную работу, обойдя сигнализацию «Эскалады» и «врезавшись» в систему зажигания без ключа. Я скручиваю вместе пару оголенных проводов, и «Эскалада» начинает урчать. Затем жму на педаль акселератора, пересекаю две полосы, крутанув руль, и направляю «Эскаладу» вниз по Голливуду до пересечения с бульваром Сансет.

Сейчас не та ситуация, чтобы позволить хоть чему-нибудь замедлить наше движение. Но какое заклинание можно применить для того, чтобы нарушить синхронизацию светофоров? Если бы я не превратился в экспонат из паноптикума, то, возможно, знал бы нужное. Или просто подделал бы синхронизацию, как подделывал обучение магии в старые времена. Все, что я могу сейчас вспомнить, – это только Адское заклинание контроля, которым я пользовался на арене, чтобы замедлить противника и удержать его на какое-то время от моего убийства.

Когда на следующем перекрестке светофор переключается на желтый, я лаю заклинание. Буквально лаю. Классический адский язык – это в основном связка коротких гортанных глаголов и существительных, нанизанных на рявкающий хрящ из прилагательных. Похоже на рычание волка, больного раком горла.

Я продолжаю выкрикивать заклинание, когда свет переключается с желтого на красный. Когда я его заканчиваю, светофор снова загорается желтым, после чего внезапно взрывается, и его корпус разлетается на тысячи осколков. Раскаленная добела шрапнель стучит по крыше «Эскалады» металлическим градом. Исчезает даже столб, на котором он висел. А заодно и надземная линия электропередачи, питающая зарядные станции для электроавтобусов.

Простите, жители пригородов. Пусть ваши боссы от вас завтра отъе…утся. Какой-то придурочный террорист взорвал все жизненно важные коммуникации.

Второй и третий светофоры взрываются вслед за первым. Четвертый только шипит, плюется искрами и гаснет. Я даже не смотрю в его сторону. Вспышки и фейерверки сопровождают нас на протяжении всего пути до бульвара Сансет.

АДРЕС, КОТОРЫЙ ДАЛА МНЕ КЭНДИ, указывает на придорожный торговый центр, которого не было в те времена, когда я провалился в Нижний Мир. Я паркую «Эскаладу» на стоянке и помогаю Аллегре вылезти через заднюю дверь. Она настаивает на том, чтобы идти самостоятельно, и я расцениваю это как хороший знак. Предполагаемый кабинет доктора Кински зажат между фастфудом с жареными курами и маникюрным салоном с надписями на двух языках – на вьетнамском и безграмотном английском. Я еще раз смотрю в бумажку. Адрес именно этот.

Снаружи кабинет выглядит как пустая магазинная витрина с плотными жалюзи на окнах и с дверью, на которой самоклеящимися золотыми буквами выложены глубокомысленные слова об исцелении. Я дергаю за ручку, дверь заперта. Тогда я начинаю стучать, и дверь почти сразу открывается. На пороге стоит крошечная лохматая брюнетка в рваных черных джинсах и кедах.

– Кэнди?

По той манере, с какой она разговаривала по телефону, я ожидал увидеть крупную блондинку вроде Джуди Холлидей[48], а не младшую сестру Джоан Джетт[49].

– Заводите ее внутрь. Доктор ждет.

Внутри лечебницы так же бедненько, как снаружи. Пара обветшалых столов с далеко не новым ноутбуком на одном из них. Картотечный шкаф, обклеенный стикерами о продаже недвижимости, полдюжины металлических складных стульев и целая куча журналов «Sports Illustrated»[50] и «Cosmopolitan», вероятно, вытащенных из мусорного бака за маникюрным салоном.

Неужели это и есть офис ангела милосердия, которого так хвалил Видок?

Я начинаю всерьез подумывать о том, чтобы увезти Аллегру в настоящую больницу – несмотря на то что я обещал ей этого не делать. Но тут из смотровой выходит сам доктор Кински.

– Ну, чего вы ждете? Ведите девушку сюда, – командует он.

Я подчиняюсь.

Кински выглядит куда представительнее, чем его кабинет. Он высокий – немного выше меня. Как и я, в детстве он был долговязым мальчишкой, но годы добавили несколько фунтов к его талии и вытравили глубокие морщины – словно русла высохших рек – вокруг его глаз. Но привлекательности он отнюдь не растерял. Готов спорить, в молодости он был настолько красив, что девки теряли головы и забывали о своих женихах ради одной ночи с ним. А мужики испытывали желание врезать ему по роже – чисто для профилактики.