Аллегра слишком сильно шатается, чтобы идти самостоятельно. Я подхватываю ее на руки и иду вслед за Кински в соседнюю комнату, затем кладу Аллегру на обитый смотровой стол.

Доктор трогает ее лоб и щеки. Проверяет пульс на запястье и шее, затем оттягивает каждое веко и заглядывает в глаза. Аллегра извивается на столе и пытается его оттолкнуть.

– Тебе больно? – спрашивает он.

– Да. Голова…

– Что-нибудь еще?

Аллегра качает головой.

– Ну, хорошо. Я хочу, чтобы ты попыталась расслабиться. Просто вдыхай глубоко и выдыхай. Сможешь?

Она кивает, делает долгие вдохи, затем медленные выдохи. Кински мягко кладет ей руку на лоб и удерживает какое-то время. Затем охлопывает себя и извлекает из нагрудного кармана что-то вроде куска почерневшего вяленого мяса.

– Жуй, – говорит он и вкладывает этот кусочек в ее губы.

– Что это? – спрашивает она.

– Тебе понравится. Это сухофрукт. Вкусный.

Она жует, а он держит ее за руку и смотрит вниз, будто к чему-то прислушиваясь. Я тоже это слышу. Ее дыхание и сердцебиение резко замедляются. Тело обмякает. Кински бросает на меня быстрый взгляд – словно догадавшись о том, что я тоже умею слушать.

– Она вырубилась, – говорит он Кэнди и поворачивается ко мне: – Так и что с ней на самом деле произошло?

– Точно не знаю. Я вернулся и увидел полный разгром. Думаю, это сделал Паркер – еще один колдун. Поскольку пропали кое-какие магические вещи.

– Какие именно?

– Человек. Вернее, части человека.

– Части человека. Понятно. Вы шутите над тем, что может усугубить состояние этой девушки? Это какие-то зелья или травы, связанные с некромантией? Вы баловались с ритуалами воскрешения?

– Никогда.

– Ладно. Но вы привозите сюда раненую девушку и рассказываете, что украдены какие-то волшебные части человеческого тела, о которых не хотите говорить. Я начинаю думать о зомби. А это очень серьёзно.

– Ничего подобного. Тот парень не был мертв. Я действовал очень осторожно.

– Так осторожно, что голова этой девушки теперь разбита.

– Вы сможете ее вылечить?

– В моей практике бывали случаи и похуже. – Он поворачивается к Кэнди: – Милая, будь так любезна, принеси мне предметы. Я хочу быть уверен, что девушка крепко спит, прежде чем уберу руку.

– Сколько нужно?

– Думаю, шести будет достаточно.

Кэнди вынимает из старого медицинского шкафа шесть штуковин размером с кулак. Каждая из них обернута в темно-фиолетовую шелковую ткань. Она кладет их на смотровой стол рядом с Аллегрой и разворачивает. Это шесть кусков какого-то блестящего молочно-белого камня.

Кински отпускает Аллегру, берет два камня и кладет их по обеим сторонам от ее головы. Третий камень Кэнди кладет ей на сердце, и еще два – в руки. Последний – самый маленький и плоский – Кински засовывает между зубов Аллегры.

Затем он достает из-под стола старые неглазурованные кувшины, льет себе на руки несколько различных масел и растирает их, чтобы перемешать. После чего размазывает получившееся темное зелье по лицу Аллегры. Смесь масел пахнет жасмином и мокрой после дождя мостовой.

Кэнди подает Кински резное деревянное стило, и тот рисует на масле какие-то символы, странные буквы и руны. Я наклоняюсь, чтобы получше разглядеть написанное. Он наложил на нее заклятие, но я не знаю, какое. Ничего похожего я раньше не видел. Однако узнаю иероглифы, окружающие центральный круг и семиконечную звезду. Это старо-ангельский алфавит. Енохианский. Азазель научил меня нескоторым заклинаниям из древних книг, написанных этим письмом. Кински не может быть демоном, поскольку только Люцифер может покидать Ад. Но у демонов полно человеческих слуг. Фанаты Таящихся и уроды-сатанисты. Впрочем, вряд ли Кински один из них. Видок знал бы об этом и ни за что не отправил бы меня к такому человеку… надеюсь.

Я незаметно засовываю руку под куртку и нащупываю нож Азазеля.

Кински опускает стило, закончив строить заклинание. Камни вокруг Аллегры начинают светиться. Их свет просачивается сквозь нее. Я вижу очертания вен и артерий, мышц и костей, а также бьющееся сердце. Кински тихо поет. Я пытаюсь вслушиваться в слова, но больше всего мне сейчас хочется закрыть глаза. Я прикрываю их одной рукой, удерживая другую на рукоятке ножа.

Кто-то прислоняется ко мне сзади. Это Кэнди. Она прижимается ко мне и легонько трогает руку, в которой зажат нож.

– Все хорошо, – шепчет она. – Расслабьтесь, все будет в порядке.

Ее голос как мед с героином. Сладкий и усыпляющий. Плечи мои опускаются. Ноги становятся ватными. Все тело расслабляется. Но я не отпускаю нож.

Свет камней внезапно меркнет. Комната вновь становится обычной. Я оборачиваюсь, чтобы взглянуть на Кэнди, но она почему-то уже у стола – заворачивает камни в шелк и убирает обратно в шкафчик. Кински приподнимает веки Аллегры и измеряет пульс – как обыкновенный врач.

– Надо дать ей немного отдохнуть, прежде чем транспортировать. Кэнди, останешься с ней? Я хочу поговорить с молодым человеком.

– Разумеется.

Я следую за Кински через приемную, и мы выходим на парковку.

– У вас есть закурить? У меня кончились.

Я протягиваю пачку. Он вынимает одну, и я ему подкуриваю. В свете уличных фонарей он выглядит старше и очень усталым.

– Значит, вы – любимчик Эжена?

– А вы – его Флоренс Найтингейл[51]. Кстати, отличное световое шоу.

– Такая работа…

– И кабинет просто прелесть. Вы скупили этот мусор на гаражной распродаже или просто насобирали в округе?

– Эжен предупреждал, что у вас острый язык.

– Слушайте, спасибо, конечно, за то, что вы сделали, но чего вы от меня хотите? Я надеялся увидеть госпиталь или больницу, а попал в порочный вертеп, обставленный мебелью, вывалившейся из мусоровоза.

Кински тихо смеется.

– Это да. Иногда мне самому кажется, что мы переигрываем, изображая нищих целителей.

– Аллегра поправится?

– С ней все будет в порядке. Но голова будет болеть, полагаю, день или два. Это не ранение. Это то, что случается с гражданскими, если их кости сначала разорвать, а потом соединить вместе.

– Она пострадала из-за меня.

– Я так и думал. Эжен предупреждал, что за вами охотятся какие-то уроды. Но, видимо, вместо вас они нашли ее.

– Я сам их найду. И после того, как разорву им кости, обратно соединять не стану.