Помрачневший Видок пристально изучает комнату. Он проводит пальцами по стене, и они становятся черными. Затем принюхивается к черной пыли на руке, пробует на язык.

– Что это? – спрашиваю я.

– «Черная кость», – отвечает Видок. – Изготавливается из сожженных костей и рогов животных.

– Это плохо?

– Традиционный пигмент. Применяется тысячи лет. – Он проводит светом вдоль стен, поднимает склянку к потолку. – Это символично? Окрашено киноварью – смесью ртути и серы, разогретой совместно. Кобальт и хлорид алюминия, также нагретые, дают синий цвет. Вот желтая сурьма. Этот особый красный цвет получается в результате варки оксида железа, извлеченного из крови. Все эти оттенки и цвета получены весьма искусно с помощью химических реакций и сильного нагревания. – Он приподнимает свой «фонарик» и оборачивается на триста шестьдесят градусов, оглядывая помещение. – Всё, что здесь есть, – родилось в огне.

– Подсвети, пожалуйста.

Видок подносит ко мне свет. Здесь странные письмена на стене, но не на адском языке. Нечто такое, что я никогда раньше не видел – словно клинопись, которую нанесли тесаком для мяса. Изображение, нарисованное кровавым оксидом железа, покрывает всю остальную часть стены. Круг, многократно обернутый вокруг себя и как бы сложенный в складки. Это лабиринт, древнейший символ самых глубоких, самых темных тайн с суперигрой в финале – самым твердым Знанием. В центре лабиринта что-то мерцает. Я вонзаю ногти в мягкую штукатурку и вытаскиваю сокровище.

Это зажигалка Зиппо. На лицевой стороне голова дьявола, прикусившего тлеющую сигару, и нечто вроде подписи художника «Coop». Я переворачиваю зажигалку и открываю крышку со щелчком. Я ищу сообщение, дарственную надпись или хоть что-нибудь, способное подсказать нам, чем занимался здесь Мейсон. Абсолютно ничего. Я закрываю крышку. Это обычная зажигалка «Зиппо». Видок берет ее у меня и внимательно разглядывает под светом. Через минуту он качает головой и возвращает зажигалку.

– Может, твой друг Мейсон – любитель розыгрышей?

– Он любит от души посылать на х…й, но вот склонности к шуткам я не замечал.

– Значит, мы что-то упускаем.

Я несколько раз подбрасываю «Зиппо» и ловлю, получая удовольствие от ее веса.

– Интересно, зачем тут зажигалка?

Видок шкрябает ногой пыльный пол.

– Чтобы дать нам огня.

Я беру зажигалку вертикально, щелкаю крышкой и один раз высекаю искру. Комната наполняется светом. Слишком много света. Он льется со стен и потолка. Нам приходится закрыть глаза руками, чтобы не ослепнуть.

Что-то касается моего локтя. Грязь взлетает с пола вихрем, ветер дует вокруг нас, усиливаясь с каждой секундой. Почувствовав память какого-то незнакомца, я гадаю, не галлюцинация ли это. Но затем на меня наваливается Видок, сбитый с ног внезапным порывом ветра, и я понимаю, что все реально.

Привыкнув к свету, я открываю глаза и опускаю руку. Свет совершенно белый и двигается, как рябь на дне бассейна. Стены стали выглядеть как натянутая кожа, и через нее кто-то пытается пройти. Мы видим силуэты лиц и рук, натягивающие тонкую кожу стен. Тела корчатся и извиваются, не в силах долго удержать одну форму, они пытаются до нас дотянуться. Руки, как клубки змей. Тела, как скелеты рыб и птиц. Кричащие лица без губ, или с когтями вместо зубов, или вырастающие вместо ладоней из рук этих существ.

– Ты не мог бы нас отсюда вывести? – кричит Видок.

– Нужна тень, но здесь повсюду свет.

Видок распахивает пальто. Там целые ряды склянок с разнообразными зельями, вшитые в подкладку. Он вытаскивает склянки одну за другой и швыряет их в жадные тянущиеся руки. Я вынимаю «люгер» скинхеда и начинаю палить из него по силуэтам. Они этого даже не замечают.

Я хватаю Видока за рукав и тащу его к двери, стреляя из «люгера», пока магазин не пустеет. Видок продолжает швырять свою алхимию. Время от времени дергается какая-нибудь рука или искажается болью одно из уродливых лиц от нашей хилой атаки, но через секунду стенные гоблины возобновляют усилия.

В дверях Видок отталкивает меня.

– Дай пройти! – кричит он и отдергивает руку.

Он заходит обратно в нехорошую комнату и останавливается в нескольких дюймах от ближайшей стены. Затем лезет в самый низ подкладки пальто и вытаскивает флягу размером с бутылку бренди. С криком «Tas de merde!»[41] он разбивает флягу о шевелящуюся массу рук и клыков, выбегает из комнаты, толкая меня, и мы вместе падаем на грязный пол.

Тайную комнату охватывает пожар, но существа в стенах все еще пытаются добраться до нас, хотя теперь кажется, будто они наткнулись на невидимую преграду. К сожалению, того же самого нельзя сказать об огне. Гнилое дерево в подвале воспламеняется сразу, как только рядом с ним оказывается пламя. Через несколько секунд все полыхает, как на римском празднике, устроенном Нероном. Но есть и хорошая новость: от пламени в комнате возникает множество отличных теней. Я хватаю Видока и тащу его в глубокий темный клин, появившийся у края Круга. В следующую секунду мы вваливаемся в Комнату Тринадцати Дверей, ослепшие и кашляющие от дыма. Не останавливаясь, я тащу Видока к Двери Памяти, и мы оказываемся на прохладной тихой улочке Беверли-Хиллз. «Порше» стоит в другом конце квартала. Мы бежим к нему.

Как только мы добегаем до машины, пустырь на месте бывшего дома Мейсона раскалывается и пламя вырывается вверх, достигая высоты двухэтажного дома. Мы падаем на сиденья, я газую с места и разворачиваюсь с заносом. В этот момент весь пустырь проваливается внутрь себя, земля вздрагивает, как при землетрясении, и в ночное небо взлетает жирный оранжевый огненный шар. Я разгоняю «Порше» и сворачиваю в первый же выезд из Беверли-Хиллз, войдя в поворот фактически на двух колесах.

МЕЖДУ ГОЛЛИВУДСКИМ БУЛЬВАРОМ и Сельма-авеню, позади неработающего кинотеатра, мы находим неосвещенную автостоянку. Я паркуюсь в дальнем конце, чтобы нас никто не смог увидеть с улицы. Я до сих пор хриплю. Понятно, что в легких еще остались остатки дыма, но у меня такое чувство, будто я забыл, как дышать, с тех пор как мы выбрались на поверхность. Я глушу двигатель «Порше», и мы слышим вой пожарных машин, отражающийся эхом от зданий на том конце города.

– Что-то их многовато.

Видок усмехается:

– Забота о богатых превыше всего. Как в любом городе мира в любые времена.

– Что было в последней бутылке, которую ты бросил?

– Масло «Спиритус Деи»[42]. Почтенный древний католикон[43] – ядовитый почти для любого демона или Таящейся твари. Очень редкий. У меня была единственная бутылка.