Когда люди говорят, что остаются вместе ради детей, они рассказывают себе лживые сказки, настолько опасные и порочные, что у меня от этих слов горят вены. Люди остаются вместе из-за финансовой взаимозависимости, из страха остаться в одиночестве, из-за болезней, невозможности позволить себе жилье, религиозных убеждений, социального давления и научения, покорности или трусости. Вовсе не ради того, что лучше – для детей. Воображать, будто вы каким-то образом защищаете, поддерживаете семью или проявляете заботу, в то же время ежедневно подвергая ее самым вредоносным, ядовитым и гнетущим проявлениям человеческого поведения и взаимодействия, просто смешно. Дети все понимают и осознают. Они умеют читать язык тела, ловят подтекст и ощущают вкус напряжения в воздухе так же хорошо, как любой взрослый. И если вы не проявите благоразумие, однажды они напишут книгу и расскажут миру всю подноготную.

За «годы паники» у меня сложились три параллельные, но противоречивые реакции-ответа на вопрос о рождении ребенка. Иногда я говорила себе, что в любом случае ребенка не хочу (самозащита). Иногда – что ребенок будет с подходящим человеком (оптимизм). Иногда – что этого не случится и нужно научиться спокойно это принимать (пессимизм). Все три ответа, каждый по-своему и в свое время, помогли пережить первые годы «потока». Ибо на самом деле, пока я не сошлась с нынешним партнером, родить ребенка для меня вообще не было вариантом. Если отложить в сторону багаж моего подсознания, то неприглядная истина состоит в том, что с момента, когда я в семнадцать лишилась девственности, вплоть до того дня, когда я в тридцать три рыдала на коленях у бойфренда, ни один мужчина не хотел завести со мной семью. Только не «прямо сейчас». Возможно, никогда. Какая причина? То, что несчастливая жизнь родителей породила во мне глубокое и неистребимое, как грибок, недоверие к любви, взаимозависимости, беременности и обязательствам, которое лучилось из меня и заражало любого потенциального партнера? Виновата бессознательная тяга к мужчинам, которые зеркалили подростковый эмоциональный интеллект моего отца? Или то, что, по утверждению Роба Делани, «двадцатилетние мужчины – худшее, что есть на нашей планете»?20 Кто может сказать!

Кажется, будет не лишним сказать, что ваш опыт воспитания в детстве, весьма вероятно, повлияет на чувства, которые будет вызывать у вас перспектива родительства.

Как выражается Терри с ее уникальным сочетанием сокрушительной честности и сухого юмора, «я прекрасно сознаю, что моя мама была алкоголичкой, наркоманкой и ужасной матерью, отец – склонным к насилию психопатом, а также – услышав это, ты ничуть не удивишься, – ужасным родителем. Я боялась стать похожей на них и передать эти грехи следующим поколениям; не хотела воспитывать человека травмированного или испорченного». Как однажды писал знаменитый поэт-лауреат, звезда среди невротиков и противник обязательств Филипп Ларкин[18], «они портят тебя, твои мать и отец, сами того не желая»21. И все же. Все же. Сколько себя помню, я представляла в своем будущем ребенка. Иногда хотела его так же, как и быть счастливой, красивой или умной, – как абстрактную идею, средство от неудовлетвореннсти или как результат социальной психологической обработки. Иногда презирала это желание как злоупотребление доверием – способ удерживать женщин в состоянии бездумном, угнетенном и беспомощном в мире, построенном на гарантированном превосходстве мужчин. Но иногда – первобытным, животным, пропитанным ночными запахами: чувствовать, как нерожденный человечек толкается о мои ребра, укладывать шейку тоненькую, как банан, в сгиб локтя, промокать полотенцем крохотный животик после купания, обонять в бледном рассвете молочное дыхание собственного отпрыска.

Стоя на той крыше рядом с отцом или рыдая в кафе напротив матери, я, может быть, говорила вслух только о детях, но при этом отчаянно пыталась вернуть себе контроль над телом, имеющей срок годности утробой, неведомым будущим, покрытым кровоподтеками сердцем, прошлым, настоящим и будущим. В то время мне казалось нестерпимо несправедливым то, что собственное тело толкало меня в панику, вызванную столь монументальным решением, в то время как современники-мужчины защищены биологией даже от мыслей обо всем подобном дерьме. Оглядываясь назад, я понимаю: без этого давления, этой паники и стремления к любви не существовало бы родителей; мы все продолжали бы хотеть детей «когда-нибудь» – пока это «когда-нибудь» внезапно не кончится и мы не станем слишком стары для деторождения. Разумеется, как относиться к этой мысли – решать вам и только вам.

7. Дин-дон

Стоя в самой середине приставной лестницы с проволокой, зажатой в зубах, скребя ногтями по дереву, я чувствую, что металл под ногами начинает шататься. Слышу скрежет. Нога лягает воздух. Я покачиваюсь.

На дворе осень 2015 года, и я присутствую примерно на 276-й свадьбе этого сезона. Раньше мы с подругами отплясывали в громыхающих подвалах, ели тосты, приготовленные шестью разными способами, или мерились синяками, а теперь выходные почти полностью заняты либо свадьбами, либо девичниками. Я не провожу эти дни в коттедже, распивая просекко из супермаркета и играя в игры типа «угадай, насколько предсказуем мой партнер». Я не ищу свое имя на плане рассадки гостей, гадая, с чьим запасным кузеном меня в этот раз рассчитывают свести. В моем случае выходные посвящены лихорадочным попыткам заработать буквально тысячи фунтов, в которые, кажется, обходится прихоть других людей вступить в брак.

Будучи тридцатилетней и одинокой, я ходила на многие свадьбы одна. Это нормально. Я предпочла бы явиться на свадьбу без спутника, чем с мужчиной, которого знаю месяц, с которым я спала четыре раза, который заваривает чай цвета вставной челюсти и говорит о себе во множественном числе. Одной из самых памятных свадеб оказалась та, куда я приехала на велосипеде за 32 км от Лондона. Вступали в брак двое моих друзей. Я была в черно-белом брючном костюме и оранжевых туфлях на шпильке, привязала велосипед цепью к изгороди у генератора, прослушала две речи, куря сигарету на лужайке возле свадебного шатра, протанцевала два часа, а потом точно так же на велосипеде уехала домой, совершенно трезвая и роскошно не обремененная ничьей компанией. Насчет 98 % гостей церемонии и банкета, которые не знали, кто я такая, могу только предположить: они посчитали меня чьей-то легкомысленной незамужней тетушкой, решившей предпринять самую жалкую на свете попытку завоевать премию герцога Эдинбургского[19].

И поэтому, когда Рафи, одна из моих самых старых и близких подруг на всем белом свете, каминную трубу дома которой я видела из окна детской спальни, выходила замуж, мне даже в голову не пришло кого-то брать с собой. Задним числом я понимаю: это,