И ни с того ни с сего я его хочу.

* * *

Парой месяцев раньше я делала обложки в одном женском интернет-журнале. Поскольку я была далека от того, чтобы считать себя состоявшимся журналистом-фрилансером – хотя работы день ото дня прибавлялось, – я вцепилась в возможность самой назначать поденную оплату вместо ежедневного выпрашивания новых заказов, что с одинаковой частотой оканчивалось как пшиком, так и четырьмя заданиями к одной и той же дате. Я по-прежнему была одна, спала с мужчинами, которых мой приятель Жан-Люк любовно называл моим «портфолио», работала на фрилансе, жила со своей соседкой Крис, разрывалась между свободой и страхом отстать от других. Поскольку прошло довольно много времени с тех пор, как я работала выпускающим редактором на полную ставку, я совершила несколько поспешный поступок и «твитнула» временный рабочий адрес, прося агентов, писателей и других людей подбрасывать идеи. Однажды, когда я сидела, глядя на Шафтсбери-авеню, отсчитывая минуты до того момента, когда смогу заварить еще чашку чая, и гадая, почему столь многие женщины в редакции одеты как массовка из «Дома сестер Эллиотт»[21], пришло электронное письмо. Я его сохранила.

Здравствуйте, Нелл!

Надеюсь, у Вас все в порядке. Я работаю в связях с общественностью и хочу спросить, заинтересует ли Вас поездка в Кале с целью встречи с беженцами, а конкретнее, беженцами из Эритреи?

Я не просто заинтересовалась такой перспективой, мне еще и польстило, что кто-то – тем более мужчина! – прочел мои работы и счел меня достаточно хорошей журналисткой, чтобы написать настолько злободневную статью.

Это мог быть тот решительный сдвиг в карьере, к которому я стремилась.

Вы должны понять: как женщина, работающая в СМИ, я всю жизнь наблюдала, как коллег-мужчин просили писать о Большом Мире – политике, новостях, миграции, экономике, чрезвычайных ситуациях, науке, Вестминстере и деньгах. В то же время меня – снова, и снова, и снова – просили писать о Моей Жизни: теле, семье, отношениях, прическах, детстве, друзьях, мнениях и сексуальной жизни. (Ирония того, что вы читаете это предложение в книге о моем теле, семье, отношениях, прическах, детстве, друзьях, мнениях и сексуальной жизни, дорогие читатели, от меня не ускользнула.) И в печатных, и в цифровых СМИ редакторы в большинстве своем внушали, что, пока мужчины пишут о мире «где-то там», мы, женщины, можем писать о жизни «вот прямо здесь». Им доставались выборы, нам – пищевые продукты. Они писали о войнах, мы – об искусстве. У них – хитовые статьи о мировых событиях, у нас – эссе на тысячу слов о разбитом сердце. Им – передовицы, нам – заметки об образе жизни.

Конечно, мне повезло: давали писать юмористические колонки для национальных газет, интервьюировать художников, чьим творчеством я восхищалась, ужинать в восхитительных ресторанах, исследовать новую реинкарнацию феминизма и часто просили «взбодрить» какой-нибудь скучный или лишенный юмора материал. И все же малая часть моего существа терзалась при мысли обо всех этих мужчинах, моих сверстниках и коллегах, которых посылали за границу, вызывали в парламент или поручали руководить отделами, в то время как мне советовали покопаться в автобиографии, чуть пристальнее присмотреться к дому и держаться «женских вопросов». Я выросла интеллектуально равной мужчинам, которые меня окружали, а часто превосходила их и знала, что, если мне дадут возможность, смогу показать себя автором более разносторонним, чем отображалось в портфолио. Так что, когда неизвестный выбрал меня для написания материала весомого, политического, злободневного и потенциально рискованного, я была польщена и ответила сразу.

Здравствуйте, Ник!

Очень, очень рада получить от Вас письмо.

С огромным удовольствием! Я свободна в первые или третьи выходные сентября.

Не могу объяснить почему, но фамилия казалась мне знакомой. Поэтому я сделала то, что делают все здравомыслящие люди, – полезла искать его в интернете. Нашла аккаунт в социальных сетях, увидела, что он когда-то работал в ООН, учился в университете в Шеффилде и, если судить по фото в профиле, покупал сумки в Sports Direct. Удовлетворившись тем, что он реальный человек, что я еще не знакома с ним и он действительно работал с беженцами, я почти перестала об этом думать. Пару дней спустя пришло письмо с предложением присоединиться на одной из встреч к группе, которая должна ехать в Кале на той же неделе.

Вот так я оказалась одним тихим будним вечером в монастыре св. Комбони в Чизике. Я ждала, сидя за столом, окруженная накрытыми вязаными чехлами креслами на колесиках и женщинами росточком не больше мусорного ведра с крышкой, и гадая, во что именно вляпалась на этот раз. Меня действительно отослали в монастырь? Моя личная жизнь настолько безнадежна? На подоконнике стоял маленький керамический кувшин в форме Мадонны с младенцем, а на полу лежало синее ковровое покрытие казенного вида: в последний раз я наблюдала такое в доме престарелых, где доживала дни моя бабушка. Я слушала, как в коридоре тикали настенные часы, и пыталась перестать поглядывать на телефон, когда мужчина, написавший мне письмо, шагнул через порог. Он был высоким, со шлемом темно-каштановых волос, делавшим его похожим на фигурки из LEGO, с круглыми ноздрями и в точно таких же, как у меня, коричневых ботинках, только в мужском варианте.

– Давайте я буду за матушку? – вопросил он, поднимая перед собой чайный поднос в цветочек.

Это замечание заставило меня громко фыркнуть: не так уж часто представляется возможность пошутить на тему монашек в этой жизни. Когда раздали горячие напитки, все переместились в библиотеку в соседнем помещении, где несколько эритрейцев и белых лондонцев уже сидели за большим квадратным столом. Я вынула блокнот и шариковую ручку, готовая обсуждать даты, цены на бензин, списки покупок. Потом монахиня слева от меня вытащила увеличительное стекло, раскрыла Библию и начала напевно произносить слова из нее высоким, дрожащим голосом, словно кто-то играл на пиле. Это было все равно что сидеть на сильном сквозняке. Кстати, я не религиозна. В школе при англиканской церкви треть учеников составляли мусульмане, и я никогда не читала Библию всерьез. Но если журналистика чему и учит, так это умению подыгрывать всему происходящему. Так что я уставила глаза в пол и слушала крохотную совушку и ее странный флейтовый голосок. В нескольких местах остальные собравшиеся присоединялись к пению, повторяя последние несколько слов стиха с закрытыми глазами. Я перевела взгляд на колени, не осмеливаясь посмотреть на мужчину, который прислал письмо. Это что такое – какой-то