— Это как?

— Это кулаком промеж глаз в переносицу, чтоб искры посыпались и дурь из головы вылетела!

— Какой ты грозный, — восхитился я. — Тай, ну серьезно, мы тут висим на орбите неделю, и уже почти все зонды потеряли на середине расстояния до поверхности планеты. Такое ощущение, что их то ли намеренно сбивают, то ли эти ацтекские крючконосцы — умелые хищники. Но я с флаером покрупнее зонда буду. Нам нужны результаты, или как?

— Чез… — интонация у Тайвина была какая-то уставшая, виновато-родительская, словно я нашкодил, а он собирается меня в угол поставить. — Если ты себя угробишь во имя проб, то экспедиции, нам всем и Шестому лучше не будет. Вернись. Пожалуйста.

Но я уже решился и останавливаться не собирался. Флаер пронесся через облака, миновав стайку когтистых обсидиановых созданий, вынырнул над пространством нового мира, и я почти задохнулся от восторга.

От края горизонта до другого его края простирались огромные пространства, заполненные всеми оттенками фиолетового, синего, карминового, лилового, бордового и розового. Яркий, разноцветный, насыщенный, мир манил меня к себе, и я просто не знал, на что смотреть сначала: на светло-сиреневый небосвод, мелькающий сквозь легкую бордово-красную облачность, на темно-фиолетовую дымку на краю горизонта, мерцающую сполохами алых зарниц, на цветное безумное буйство луга, над которым я постепенно снижался, на высоченные деревья в три обхвата с листвой цвета индиго или чей-то громадный синий хвост с пушистым красным кончиком и еле заметным с высоты гребнем изумрудного цвета, мелькнувшие среди деревьев и органично меж них растворившиеся.

Какая у природы цветовая гамма, такая и окраска будет у животных, это понятно, логично и биологично, но я все никак не мог нормально дышать. Целый новый мир, полный жизни, неизведанной, дикой, иной… Может, тут и законы физики другие? И точно совершенно иная эволюционная линия. Как вообще так получилось, что пять миров с Землей почти одинаковые, а эти два — кардинально отличаются не только от родины человеческой, но и между собой похожи, как… как… да вообще не похожи.

Я помотал головой, нет, хрупкая полупрозрачная твердость Шестого отдельно, а эта удивительная цветная яркость — отдельно. Цвет всегда играет свою роль, да вот только исключительно прикладную, это только у человека пунктик на эстетике, природа проще и беспощаднее: что не помогает жизни процветать — оказывается отброшено. И нельзя сравнивать между собой, например, бумажное осиное гнездо, упорядоченное, полное опасности, скрывающееся за неприглядным папирусом очаровательной красоты, и коралловый риф с его нереальными красками. И там, и там сочетается несочетаемое: стройная гармония природы, обусловленная биологией и эволюцией сложность взаимосвязей, тончайшая ювелирная работа жизни, которую так просто сломать и так сложно сберечь.

Связь постепенно пропадала, и я установил на флаере автопилот. Будь что будет. Выйду в тяжелой броне, наберу всего, чего только смогу за пять минут, а там или я сам вернусь, или какой-нибудь кусочек мой обратно доедет. Какая бешеная коза меня покусала, что я вот так сломя голову рванул в одиночку покорять Седьмой, я не знал.

Первый шаг по новой планете оказался ошеломительным: меня изнутри как молнией прошибло, почти до слез. Насколько прекрасна природа во всех ее проявлениях! В состоянии полной немой восторженности я едва заставил себя собрать хотя бы какие-то пробы, пока таймер не звякнул, предупреждающим неприятным сигналом ввинтившись в уши, а красной пометкой времени с внутренней трансляции информации по экрану шлема — в глаза. Я дисциплинированно позакрывал все банки, поместил сачок с образцами растений и мелкой живности в защитное поле, сел во флаер… и не смог подняться. Автопилот я переставил еще на десять минут, а у меня самого рука не поднималась включить предполетный тумблер, я все смотрел и смотрел на море аметистовых трав, на сиреневый небосвод и серебристо-синюю пыльцу, облачком вставшую над ближайшими растениями с цветами такой причудливой формы, что я просто не успевал все запоминать. Хорошо, локальный модуль фиксации информации додумался запустить и забрать потом. Такого острого единения с мирозданием со мной не бывало, пожалуй, с детства, когда бежишь по лугу облакам навстречу, обнимаясь с ветром, и душа поет, раскрываясь безбрежности бытия. Я тряхнул головой, пытаясь перебороть себя и полететь обратно, и никак не мог, пока не сработал перенастроенный автопилот.

Флаер, как только я влетел в недра шаттла, окутало защитным куполом — логично, мало ли, что я мог с собой притащить. Я вышел, на его границе активировал локальный малый — и пузырьком воздуха в радужной пленке защиты отделился от основного. Это позволило мне снять броню, не соприкасаясь с флаером. Наконец, я стащил ботинки, перчатки и, затаив дыхание, сделал шаг. Пленка спокойно пропустила меня в одной облегающей тело подстежке под броню — ничего необычного или запрещенного я на себе не принес.

Я глубоко выдохнул. Постепенно в голове прояснялось, и я посмотрел на ожидающего результатов неподалеку Тайвина. Ученый смотрел на меня с подозрением, и я виновато пояснил:

— Я не знаю, что на меня нашло, можешь не спрашивать.

Я прислушался к себе, но ничего особенного не ощутил. Кроме того, что вся эта выходка с флаером теперь воспринималась мной практически как приступ психоза или непреднамеренный саботаж. Я не видел никаких причин для столь авантюрного поступка и готов был сам на себя наорать, как на того паренька, что нам как-то купол на всю колонию по подростковой дурости отключил.

Тайвин меня не стал разочаровывать: с привычным скептическим апломбом он поправил очки и, не сделав ни единого шага в мою сторону, с жадным интересом покосился мне за спину — в сторону флаера и набранных образцов. Я понимающе вздохнул и сник, а ученый не преминул распорядиться:

— Защиту верни и в карантин на двое суток. Потом поговорим.

Я опустил глаза — штатный гений был кругом прав, он и так порядком рисковал,