встречая меня. В малом защитном куполе мои же оперативники затащили меня в карантинную капсулу, заставив почувствовать себя на месте Красного. Не сказать, что я обрадовался: своего сотрудника за аналогичные прегрешения я, выходит, пропесочил по полной программе, а сам вопиющим образом опростоволосился, и настроения мне это никак не добавляло.

Спустя двое суток я, притихший и пристыженный, вылез из карантина и смиренно поинтересовался у очкастого друга:

— Что нашел?

Тайвин строго сверкнул на меня взглядом и вознамерился прочесть нравоучительную лекцию. Я препятствовать, конечно, не стал — сам виноват — но он передумал.

— Пробоподготовка и анализ полученного материала займут еще сутки, но ты должен мне как минимум подробные объяснения относительно твоей, с позволения сказать, спонтанной «экспедиции».

— А как максимум? — улыбнулся я.

— Бутылку текилы и личные извинения, — прищурился Тайвин.

Я понурился и согласился:

— Договорились. Извини меня, пожалуйста. Слушай, но ведь я обычно со всех, включая себя, за безопасность семь шкур готов содрать. А ради Седьмого флаер угнал. Непонятно.

— Извинения приняты. В принципе, года три назад я бы совсем не удивился, твоя инфантильная непосредственность была предметом особого разговора и головной боли. Но сейчас… Вопиющая безответственность, Чез. — Тайвин секунду помедлил, а потом, ошеломив меня до крайности, полез обниматься. — Я рад, что с тобой все в порядке. В рапорт придется только чушь писать…

— Не надо, — с чувством обняв друга в ответ, поморщился я. — Я надеюсь, что вырос все-таки из восторженных штанишек. За свои поступки надо отвечать.

— Банальный инфантилизм и неумение нести ответственность за собственные действия ты со временем и профессиональным ростом сконвертировал в свойственный тебе природный авантюризм и здоровое умение наслаждаться моментом, так что не путай их между собой, — с назидательной интонацией прокомментировал мне мой же жизненный путь штатный гений, на что мне оставалось только кивнуть — в очередной раз очкастый был совершенно прав.

Отпустив друга, я огляделся — в карантинном отсеке кроме нас не было ни души, но вот к обзорному окошечку над ним прилипли любопытствующие физиономии ученых и оперативников. Я помахал им рукой — мол, все нормально — и укоризненно вздохнул:

— Вот и кто бы говорил про безответственность. Никого не пустил, а сам приперся. Где твой инстинкт самосохранения?

— В лаборатории забыл. Пойдем, поищем? — Тайвин был сама невозмутимость, я даже возразить не посмел, просто пошел вслед за ним. Только изумился до глубины души. Он что, шутить научился?

— Кстати, я заметил, что ты перешел на обычное для тебя перманентно приподнятое эмоциональное состояние, — отметил Тайвин, пропуская меня перед собой вперед в лабораторный отсек.

Я остановился посередине тесного, забитого столами с аппаратурой пространства, немного покопался в себе, задумчиво взъерошил пятерней волосы и согласился с ним:

— Ты знаешь, да. Вот как мы с Шестого улетели, так у меня больше нет желания ни выпить, ни потосковать. Думаешь… — я вопросительно посмотрел на ученого, предлагая ему продолжить. Я сам и предположить не мог, что со мной происходит, тут ему было на порядок виднее. Тайвин, конечно, тут же перехватил инициативу:

— Думаю. И тебе советую, полезное занятие. Я посоветовался со специалистом по психоакустике до отлета, и он сказал, что не исключено узконаправленное инфразвуковое воздействие или низкочастотное электромагнитное, симптоматика уж больно специфическая: расстройства поведения, астения, склонность к депрессивному состоянию… Тебя бы в медсканер загнать, проверить на признаки полинейропатии.

— Фигушки, живым не дамся, — надулся я.

— Так я и думал, — вздохнул ученый. — Так вот, поскольку ты и так личность малопредсказуемая, что в психологическом, что в биологическом смысле, то…

— То? Не томи, говори давай, театральные паузы тебе не идут, –поморщился я. Мне в подтверждение что-то громогласно свистнуло. Я повернулся на звук и увидел, как над громоздкой фиговиной, над которой торчали во все стороны мониторы и датчики, начало конденсироваться голографическое многомерное изображение планеты в разрезе. В любой другой момент я бы плюнул и на разговор, и на себя, поддавшись любопытству, но сейчас чувствовал настоятельную необходимость разобраться в собственном состоянии.

— … то стремление просто вывести тебя из равновесия может вылиться во что угодно, от попытки суицида до реального сумасшествия. Или обернуться вот такими вот дикими выходками, — закончил очкастый.

— Приехали, — обескураженно присвистнул я, разглядывая медленно обрастающую штрихами модель Седьмого. — И что мне делать?

— Нам, — поправил меня ученый. — Для начала подумать, кому надо тебя попытаться до неприглядного состояния довести?

— До неприглядного, говоришь? — еще больше задумался я и перевел взгляд с голопроекции на штатного гения. — Если я начну беспробудно пить, пропускать работу, будучи подавленной в пюре картошкой, подавать прошение о возвращении в отдел Макс и совершать подобные дебильные глупости — меня отстранят. Или еще раньше я бдительность потеряю, и химера что-нибудь важное от меня откусит, как раз брачный сезон еще не кончился. Значит, кому-то я мешаю. И этот кто-то хочет, чтобы я фатально ошибся.

— Кто бы это мог быть… — язвительно протянул Тайвин.

— Что, опять? — мне мгновенно скулы свело, будто я три ведра лимонов за раз съел.

— Похоже, что да. Только я логики не вижу. У тебя график поставок оксида лютеция на Землю есть?

— Откуда бы, —