не всё, что было в моей жизни, — поебень. В моей жизни случилась Даша. Она всё что угодно, но не поебень. Хоть надевай себе на голову наволочку, хоть не надевай.

Поэтому я и ждал ее посреди этой твоей всемирной поебени. Пытался забыть, вытравить ее из своей жизни, но все равно ждал. Вот и айфон не выкинул. Первая модель — не просто давно устаревшая, а давным-давно вымершая. Такая есть только у меня и, может, еще в музее Apple. Опять скажешь, что пути твои неисповедимы? Чушь. Просто у Даши есть этот номер. Ну, по крайней мере, был. И она может позвонить. По крайней мере, в моих снах это часто происходило. На почте, разбирая письма, я все время поглядывал на айфон — есть ли связь? Все нормальные евреи ждут второго пришествия, и я его тоже ждал. Второго пришествия Даши. Ждал долго. Но, как говорил Веничка Ерофеев, все на свете должно происходить медленно и неправильно. Все так и было. Тогда. А сейчас все не так. Не так, как говорил Веничка. Ну, вернее, не совсем так. Все — неправильно. Тут все правильно. В смысле неправильно. В общем, как и обещал Веничка. Но это правильное неправильное происходит быстро. Очень быстро. Слишком быстро. Минутная стрелка обгоняет секундную, а часовая перепрыгивает через минутную. Только что было 20:01, а сейчас 20:02.

Все должно идти медленно и неправильно

А тогда, когда все шло медленно и неправильно, я начал работать на почте. Я начал в конце лета, потом наступила осень, а я все разбирал письма. Не знаю, доказывают ли письма людей к Богу, что ты есть. Для почты, похоже, доказывают. Ведь мне платили за это зарплату, и платили по-божески. Потом наступила зима, а я по-прежнему отделял мужские письма от женских. Зима в Израиле — это когда становится холодно и мужики одевают носки. Те, кто не забыл русский язык, — надевают. Но больше тех, которые одевают. В придачу к тем сандалиям, что они носят летом без носков. А девушки повязывают на талию свитер. Парни не носят свитера потому, что они отдают их девушкам, чтобы те повязали их на талию. У меня свитера не было, как не было и девушки, чтобы она повязала его себе на талию. Новый год в Израиле не как у нормальных людей, а в сентябре. Но русский Новый год в Израиле тоже есть. И даже елки наряжают. И пальмы тоже наряжают. В свой первый русский Новый год в Израиле я узнал, что есть оливье с сайрой. Ну, человечеству уже ничем не помочь — я это всегда знал, но когда попробовал это оливье, вернее, только когда на него просто посмотрел, — я это окончательно понял. Про то, что человечеству уже ничем не помочь.

А потом наступила весна, а с весной — май. И мне двадцать два года исполнилось. Значит, я уже больше года как в Израиле был. Но я до сих часто в Москву проваливался. Как Алиса — головой вниз. Идешь по улице Яффо и вдруг где-то на Тверской оказываешься. Или на Неглинной. И таджики метут по-московски. В Израиле таджики метут улицы по-еврейски: эхад, штайм, шалош — и закуривают. А в Москве по-другому: раз, два, три — и потом закуривают. Вообще, есть такие места, где Иерусалим и Москва соединяются. По крышам Иерусалима можно легко на Воробьевы горы попасть. А если долго бродить по Старому городу, то вокруг тебя сама собой Покровка нарисуется. Акварелью. Или Пречистенка. Ну, Пречистенка — она сухой пастелью нарисуется. Покровка — акварелью, а Пречистенка — сухой пастелью. А иерусалимский трамвай — он иногда под землю заходит и дальше уже по Кольцевой едет, по Москве. Или по Таганско-Краснопресненской. А у киоска швармы на улице Королевы Шломзийон, 2, в Иерусалиме — два зала. Это все знают. Один — он на этой самой улице Королевы Шломзийон, а второй — это легендарная чебуречная «Дружба» в Москве на Сухаревской. Вообще, Икрам — тот, что на улице этой самой королевы шварму продает, — он давно мечтает, чтобы Клава, ну, та, что в «Дружбе» чебуреки продает, его второй женой стала. Только ему его первая жена — Зуляль — не позволяет. А Клава, ну, она женщина свободная, она иногда после работы заходит к Икраму. И чебуреки ему приносит. И водку в пластиковом стаканчике. Зуляль же Икрам ничего не позволяет: ни чебуреков, ни Клавы, ни водки. Икрам с Клавой снимают номер — иногда на час всего снимают, иногда на три, — а потом Клава в Москву возвращается. А Икрам — тоже возвращается. Но не в Москву, а к своей жене Зуляль.

А я там как раз и свои двадцать два года отпраздновал. В смысле — и там и там отпраздновал. И швармой праздничной отпраздновал, и чебуреком. Ну и водкой, естественно. Из пластикового стаканчика. Но это только в чебуречной, у Икрама спиртного нет. И там и там звонил Даше. Она не отвечала ни на звонки с улицы Королевы Шломзийон, ни на звонки с Панкратьевского переулка. А когда я пытался попасть в бабушкину квартиру на Соколе, я всегда приходил на Дорот Ришоним, 5. Не знаю почему. Наверное, потому, что все шло медленно и неправильно. Как и обещал мне Веничка Ерофеев.

Небо упало на землю

Но я не об этом хотел рассказать, а о Led Zeppelin. Просто меня все время стрелки сбивают — и секундная сбивает, и минутная. Вернее, не о Led Zeppelin, а о Stairway to Heaven Led Zeppelin. Просто меня все время стрелки сбивают — и секундная сбивает, и минутная. Так вот, Плант поет в этой песенке, что все странно.

А потом идет соло, гениальное соло Джимми Пейджа на его двухгрифовом «джипсоне». Эту гитару называют самой крутой гитарой рока, а это соло — лучшим гитарным соло всех времен и народов. А затем вновь Плант: и она строит лестницу в небо. А в одном из неканонических переводов на русский язык есть такой вариант: небо упало на землю. В один из неканонических дней в моей руке оказалось письмо. В графе «Получатель» — Бог, в графе «Отправитель» было написано: от Даши. И небо упало на землю.

Похоже, у меня были крылья

Знаешь, есть множество разновидностей тишины. Есть тишина Колтрейна. Момент, когда мелодия уже кончилась, а звук, умирая, еще несколько секунд рассказывает в