древним княжеским родом, но при этом не имеет никаких материальных подтверждений этого родства, то ему важны эти материальные подтверждения. Бриллианты последнего князя Соколова ему важны не как драгоценности, а как память о знатных предках. Он не будет их продавать или закладывать. Нет, он будет их бережно хранить. Если там есть что-то, что мужчина может носить — например, перстень, — то он обязательно его наденет и будет носить. И в этот момент будет ощущать себя князем…

— Но в таком случае мы можем не надеяться поймать этого человека здесь, по горячим следам, — заметил Иванов. — Если он забрал у убитого им «барона» шкатулку с кладом, то он должен немедленно покинуть эти места. Вообще покинуть Россию, улететь куда-нибудь в Дубай, и там явиться уже как князь Соколов, щеголяя найденными драгоценностями.

— Да, это резонное заключение, — согласился Гуров. — Возможно, убийца уже покинул эти края…

— А если так, — подхватила его мысль «графиня», — то и мне здесь больше нечего делать. Не имеет смысла держать меня в этом подвале. Все, что я знала, я вам рассказала. Убийца моего друга отсюда сбежал. Сама я ни в чем не виновата. Так и быть, я больше не претендую на обеды господина Силантьева, на его внимание. Я готова уехать тихо, без пышных проводов. Вот только ехать мне не на чем… Может быть, вы мне поможете?

Капитан Иванов пожал плечами и посмотрел на старшего товарища. И Гуров взялся ответить на эти вопросы «графини».

— В чем-то вы правы, сударыня, — сказал он. — Убийца вашего друга Вацлава Бройницкого, по всей видимости, действительно скрылся из этих мест. Вы в совершенном им преступлении не виноваты. И вы действительно многое нам рассказали. Но каждое из этих утверждений можно принять лишь с оговорками. Может быть, киллер Штерн уехал отсюда — а может быть, еще нет. И вы можете нам помочь в его поимке. Вы, кажется, не виновны в убийстве — но это не значит, что вы не виновны в других правонарушениях. И вы действительно рассказали нам многое — но, конечно, не все, что знали. Поэтому вам придется еще какое-то время побыть здесь. А затем вы предстанете перед судом, который определит вам дальнейшую меру пресечения. Я, например, буду настаивать на вашем заключении в один из московских следственных изоляторов. А пока мы больше не будем вас беспокоить.

— Как это «кажется, я не виновна»?! — вскричала женщина. От волнения она вскочила, лицо у нее раскраснелось, и сейчас она ничем не напоминала аристократку. — И что значит «суд определит дальнейшую меру»? Я ни в чем не виновата! Слышите: ни в чем! Требую немедленно меня освободить!

— Может, вы снова потребуете предоставить вам итальянского консула? — спросил Гуров. — Или еще какую-нибудь чепуху в том же духе? Предлагаю вам подумать и успокоиться. Идем, капитан.

И они вышли из комнаты, в которой находилась «графиня». А потом покинули дом Силантьева и вышли на лужайку возле обрыва.

— Но в чем-то она права, — задумчиво произнес Иванов. — Здесь больше ничего не произойдет. Отсюда можно уезжать, дальнейшие поиски киллера надо вести в Москве. Так что наше сотрудничество с вами, Лев Иванович, видимо, заканчивается.

— В чем-то права, а в чем-то ошибается, — сказал на это сыщик. — А в чем-то просто врет. Она нам рассказала явно не все, что знает. Поэтому в СИЗО ей посидеть еще придется. А что касается здешних мест… Наверное, ты прав, тебе здесь больше нечего делать. А я, пожалуй, еще немного задержусь в поместье. Мне почему-то кажется, что здесь еще что-то может случиться. В общем, ты езжай. А я сейчас созвонюсь с главком, договорюсь, чтобы там приняли «графиню», и твои оперативники ее отконвоируют в Москву.

— Как скажете, Лев Иванович, — отозвался на это капитан. — Всегда буду вспоминать, как мне довелось поработать под вашим руководством, хотя и недолго.

Он подошел к сержанту Сергиенко и лейтенанту Терентьеву, объяснил им, что они еще на некоторое время остаются в распоряжении полковника Гурова, после чего сел в свою «Гранту» и уехал. А Гуров достал телефон и позвонил своему другу Стасу Крячко. Он рассказал об убийстве, которое произошло в поместье, а затем передал информацию, полученную от «графини». Когда он сообщил о двойной игре генерала Аркадьева, Крячко только ахнул.

— А я ведь чувствовал, что он гад! — сказал он. — Только доказательств не было. Я сейчас же пойду к Орлову, передам ему твою информацию. Думаю, в течение суток вопрос с задержанием Аркадьева будет решен.

— Да, хотелось бы, чтобы за этого гада взялись с самого начала, — сказал Гуров. — Потому что через него мы сможем выйти на убийцу «барона». А этот киллер не одного только «барона» прикончил. Он еще много дел может натворить. Когда будете допрашивать Аркадьева, нужно будет прежде всего спросить его, какой последний заказ он передал киллеру. Кто сейчас находится под угрозой? Вот мое первое тебе поручение.

— А что, есть и второе? — спросил Крячко.

— Есть, конечно. Оно касается задержанной мною здесь гражданки Ждановой. Это авантюристка, мошенница, которая выдает себя за графиню Соколову, занимается мелким жульничеством. Но сейчас она меня интересует не как мошенница, а как свидетель по делу о гибели ее друга Вацлава Бройницкого. Пока что я поместил ее в изолированную комнату в доме хозяина поместья, но это незаконно, и долго так продолжаться не может. Поэтому у меня просьба: подготовь представление в суд о задержании гражданки Ждановой Лидии Корнеевны. Как только у тебя на руках будет такое представление, позвони мне, и я ее вышлю в Москву.

— Хорошо, сделаю, — отвечал Крячко. — Это будет сделать легче, чем арестовать и допросить генерала Аркадьева.

— Я знаю, что легче, — согласился Гуров. — Но легкие дела тоже требуют времени. Так ты не пожалей своего драгоценного времени на эту мелочь. Буду ждать твоего звонка.

Убрав телефон, Гуров вдруг почувствовал, как же он сегодня устал. Спать хотелось неимоверно. И удивляться этому не приходилось: ведь он спал не больше трех часов, и недосып начинал сказываться: так, он помнил, что хотел поговорить с Валерием Силантьевым о чем-то важном, но о чем? Этого он никак не мог вспомнить. А еще ему надо было продумать операцию по вывозу «графини» из поместья, обставив дело таким образом, чтобы никто ничего не заметил. Гуров и сам бы не смог сказать, от кого он хочет спрятать эту операцию. Но ему все время казалось, что за всем происходящим в поместье кто-то внимательно наблюдает. Он бы не мог точно сказать, кто этот наблюдатель — киллер Штерн или еще кто-то, кого он не знает, — но ощущение чьего-то