Наконец, после того как имитатор гудка еще разок-другойобманул нас, автобус тронулся, и Роберт Кон помахал нам на прощанье, и всебаски помахали ему в ответ. Как только дорога вывела нас за город, сталопрохладно. Приятно было сидеть так высоко и проезжать под самыми деревьями.Дорога спускалась под гору, автобус шел очень быстро, подымая тучи пыли, и пыльоседала на деревьях, а сквозь листву нам виден был город, встающий позади насна крутом обрыве над рекой. Баск, прислонившись к моим коленям, указалгорлышком меха на город и подмигнул нам. Потом кивнул головой.

— Неплохо, а?

— Чудесный народ эти баски, — сказал Билл.

Баск, сидевший у моих ног, загорел до цвета седельной кожи.На нем была черная блуза, как и на всех остальных. Загорелую шею бороздилиморщины. Он повернулся и протянул Биллу свой мех. Билл передал ему одну изнаших бутылок. Баск повел указательным пальцем перед носом Билла и возвратилему бутылку, прихлопнув пробку ладонью. Он вскинул мех с вином.

— Подымайте, — сказал он. — Выше! Выше!

Билл поднял мех и, закинув голову, подставил рот под струювина. Когда он, перестав пить, опустил мех, струйка вина потекла по его подбородку.

— Нет! Нет! — заговорили баски. — Не так. — Кто-то выхватилмех из рук его хозяина, который сам собирался показать, как нужно пить.Выхватил мех молодой парень, и, держа его в вытянутых руках, он высоко вскинулего и крепко сжал, так что вино, зашипев, полилось ему в рот. Он держал мехдалеко от себя, и винная струя, описывая пологую траекторию, лилась ему в рот,и он глотал спокойно и размеренно.

— Эй ты! — крикнул хозяин меха. — Чье вино дуешь?

Молодой парень помахал ему мизинцем и улыбнулся нам глазами.Потом он резко остановил струю, подняв горлышко, и опустил мех на рукивладельца. Он подмигнул нам. Владелец грустно встряхнул мех.

Мы въехали в какую-то деревню, остановились у трактира, иводитель автобуса взял несколько посылок. Потом мы покатили дальше. За деревнейдорога начала подыматься в гору. Кругом были засеянные поля, к ним отлогоспускались скалистые склоны. Пашни ползли вверх по откосам. Теперь, когда мызабрались выше, ветер сильнее колыхал колосья. Дорога была белая и пыльная, и пыльподнималась из-под колес и повисала в воздухе за нами. Дорога вела все выше вгоры, и цветущие поля остались внизу. Теперь только изредка попадались клочкипашен на голых склонах гор по обе стороны ручьев. Мы круто свернули к обочине,чтобы пропустить упряжку мулов — шесть мулов, шедших друг за другом, тащиливысокий, груженный товаром фургон. Фургон и мулы были покрыты пылью. Сейчас жеза первым фургоном шла еще упряжка, таща второй фургон. Этот был гружен лесом,и, когда мы проезжали мимо, возница откинулся назад и заложил деревянныетормозные колодки. Здесь местность была совсем голая, склоны каменистые, аспекшаяся глина засохла в глубоких бороздах от дождей.

За поворотом дороги неожиданно открылась зеленая долина, покоторой протекал ручей. Направо и налево от ручья раскинулась деревня,виноградники доходили до самых домов.

Мы остановились перед лавкой, много пассажиров сошло савтобуса, и часть багажа на крыше вытащили из-под брезента и спустили вниз. Мыс Биллом тоже слезли и вошли в лавку. Это оказалось низкое, полутемноепомещение, где с потолка свисали седла и упряжь, белые деревянные вилы, связкипарусиновых башмаков на веревочной подошве, окорока и бруски сала, гирляндычеснока и длинные колбасы. Здесь было прохладно и сумрачно, и мы стояли удлинного деревянного прилавка, за которым две женщины продавали вино. На полкахпозади них лежали съестные припасы и разный товар.

Мы выпили по рюмке агуардиенте[7] и заплатили сорок сентимоза обе рюмки. Я дал женщине пятьдесят сентимо, чтобы она оставила себе на чай,но она вернула мне монетку, решив, что я не расслышал цены.

Вошли двое из басков, ехавших с нами, и непременно хотелиугостить нас. Они угостили нас, а потом мы угостили их, а потом они похлопалинас по плечу и еще раз угостили. Потом мы опять угостили их и вышли все вместена солнцепек и полезли обратно на крышу автобуса. Теперь для всех былодостаточно места, и баск, который раньше лежал на железной крыше, теперь сиделмежду мной и Биллом. Женщина, которая наливала нам водку, вышла из лавки,вытирая руки о передник, и заговорила с кем-то сидящим в автобусе. Вышел водительс двумя пустыми почтовыми сумками и влез на свое место, потом автобус тронулся,и все помахали нам на прощанье.

Зеленая долина сразу осталась позади, и мы снова были вгорах. Билл беседовал с баском — хозяином меха. Кто-то перегнулся к нам черезспинку скамьи и спросил по-английски:

— Вы американцы?

— Да.

— Я жил там, — сказал он. — Сорок лет назад.

Это был старик, такой же смуглый, как и все остальные, сседой щетинистой бородой.

— Ну и как?

— Что вы говорите?

— Понравилось в Америке?

— Я был в Калифорнии. Очень понравилось.

— Отчего вы уехали?

— Что вы говорите?

— Отчего приехали обратно?

— Я приехал, чтобы жениться. Я собирался поехать опять, ножена моя не любит путешествовать. Вы откуда?

— Из Канзас-Сити.

— Я был там, — сказал он. — Я был в Чикаго, в Сент-Луисе, вКанзас-Сити, в Денвере, в Лос-Анджелесе, в Солт-Лейк-Сити.

Он тщательно перечислил все города.

— Долго вы были в Америке?

— Пятнадцать лет. Потом я приехал обратно и женился.

— Выпьем?

— Давайте, — сказал он. — Этого в Америке не достанешь, а?

— Сколько угодно, были бы деньги.

— А зачем вы приехали сюда?

— Мы приехали в Памплону, на фиесту.

— Вы любите бой быков?

— Очень. А вы?

— Да, — сказал он. — Пожалуй, люблю. — Потом, немного погодя:— А сейчас куда едете?

— В Бургете, рыбу ловить.

— Ну, — сказал он, — желаю вам наловить побольше.

Он пожал руку и мне и Биллу, потом опять повернулся к намспиной. Остальные баски смотрели на него с уважением. Он уселся поудобнее икаждый раз, когда я поворачивал голову, оглядывая местность, улыбался мне. Ноусилия, которых стоил ему разговор с американцами, видимо, утомили его. Онбольше не сказал ни слова.