– Знаю, в кого вы нацелили, господинопричник! – крикнула Несвицкая следователю. – Куда как удобно!«Нигилистка» в роли кровожадного чудовища! Хитро! Особенная пикантность в том,что женщина, да? Браво, далеко пойдете! Знала я, на какие преступления способнаваша свора, но это уже за всеми мыслимыми пределами! – Внезапно докторшаахнула и схватилась рукой за сердце, словно потрясенная озарением. – Даведь это вы! Вы сами! Как я сразу не поняла! Ваши заплечных дел мастеранесчастных этих и накромсали – а что, вам ведь «отбросов общества» не жалко!Чем их меньше, тем для вас проще! Подлецы! В «Кастиго» решили поиграть? Однимкамнем двух зайцев, да? И бродяг поубавить, и на «нигилистов» тень бросить!Неоригинально, зато действенно!

Она ненавидяще расхохоталась, запрокинувголову. Стальное пенсне слетело, заболталось на шнурке.

– Молчать! – взвизгнул Ижицын,очевидно, опасаясь, что выходка Несвицкой сорвет ему всю следственнуюпсихологию. – Немедленно молчать! Оскорбления власти не допущу!

– Убийцы! Скоты! Сатрапы! Провокаторы!Мерзавцы! Губители России! Упыри! – кричала Несвицкая, и по всему быловидно, что запас бранных слов в адрес блюстителей порядка у нее изрядный ииссякнет нескоро.

– Линьков, Приблудько, заткнуть ейрот! – окончательно вышел из себя следователь.

Городовые нерешительно двинулись к акушерке,взяли за плечи, но, кажется, не очень знали, как приступить к затыканию ртаприличной дамы.

– Будь ты проклят, зверь! – возопилаНесвицкая, глядя Ижицыну в глаза. – Сдохнешь жалкой смертью, отсобственных козней своих сдохнешь!

Она вскинула руку, наставив палец прямо в лицоважнейшему следователю, и тут вдруг грянул выстрел.

Леонтий Андреевич подскочил на месте ипригнулся, схватившись за голову. Тюльпанов захлопал глазами: неужто можнозастрелить человека пальцем!

Раздался заливистый, безудержный хохот.Бурылин махал руками и тряс бородой, не в силах справиться с приступомбезудержного веселья. Ах вон что. Оказывается, это он, проказник, втихомолку,пока все смотрели на Несвицкую, надул бумажный пакет, да и грохнул его обстолик.

– А-а-а!!! – взвился к потолкунечеловеческий вопль, заглушивший смех фабриканта.

Стенич!

– Не могу-у-у-у! – истошно провылмилосердный брат. – Не могу больше! Мучители! Палачи! За что вы менятерзаете? Почему? Господи, за что-о-о-о?

Его совершенно безумные глаза скользнули полицам и остановились на Захарове, который единственный из всех сидел: молча, скривой улыбкой, засунув руки в карманы кожаного фартука.

– Что ухмыляешься, Егор? Тут твоецарство, да? Твое царство, твой шабаш! Восседаешь на троне, правишь бал!Торжествуешь! Плутон, царь смерти! А это подданные твои! – Он показал наобезображенные трупы. – Во всей красе! – Дальше сумасшедший понес ивовсе что-то бессвязное. – Меня взашей, недостоин! А ты, ты чего достоиноказался? Что ты так гордишься-то? Посмотри на себя! Стервятник! Трупоед! Выпосмотрите на него, на трупоеда! А помощничек? Ну и парочка! "Ворон кворону летит, ворон ворону кричит: «Ворон, где б нам отобедать?»

И зашелся в истерическом, трясучем хихиканье.

Рот эксперта выгнулся презрительнымкоромыслом. Грумов же неуверенно улыбнулся.

Славный «эксперимент», подумал Анисий, глядяна держащегося за сердце следователя и подозреваемых: одна выкрикиваетпроклятья, другой хохочет, третий хихикает. Ну вас всех к черту, господа.

Анисий повернулся и вышел.

Уф, до чего же хорош свежий воздух.

* * *

Заскочил к себе на Гранатный проведать Сонькуи наскоро похлебать палашиных щей, а после сразу к шефу. Есть что рассказать иесть в чем повиниться. Более же всего не терпелось узнать, чем это такимтаинственным занимался сегодня Эраст Петрович.

Путь до Малой Никитской недолгий, всего пятьминут. Взбежал Тюльпанов на знакомое крыльцо, нажал на звонок – нет никого. Ну,Ангелина Самсоновна, надо полагать, в церкви или в больнице, но где Маса?Кольнуло тревожное чувство: а вдруг, пока Анисий вредил следствию, шефупонадобилась помощь и он послал за своим верным слугой?

Уныло побрел обратно. На улице с крикомносилась ребятня. По меньшей мере трое мальчуганов, самых отчаянных, быличернявенькие, с раскосыми глазенками. Тюльпанов покачал головой, вспомнив, чтоу окрестных кухарок, горничных и прачек фандоринский камердинер слывет «дусей»и погубителем сердец. Если так дальше пойдет, то лет через десять вся округаяпончатами переполнится.

Снова пришел два часа спустя, уже послетемноты. Увидел, что окна флигеля светятся, обрадовался, припустил через дворбегом.

Хозяйка и Маса оказались дома, но ЭрастПетрович отсутствовал, и выяснилось, что за весь день весточек от него непоступало.

Ангелина Самсоновна гостя не отпустила,усадила пить чай с ромом, есть пирожные-эклеры, до которых Анисий был большойохотник.

– Так ведь пост, – неувереннопроизнес Тюльпанов, вдохнув божественный аромат свежезаваренного чая,сдобренного ямайским напитком. – Как же ром-то?

– Вы ведь, Анисий Питиримович, все равнопост не соблюдаете, – улыбнулась Ангелина.

Она сидела напротив, подперев щеку. Чаю непила и пирожных не ела.

– Пост должен не в лишение, а внаграждение быть. Другое говение Господу не надобно. Не требует душа – и не поститесь,Бог с вами. Эраст Петрович вот в церковь не ходит, церковных установлений непризнает, и ничего, нестрашно это. Главное, что у него в душе Бог живет. А есличеловек может и без церкви Бога знать, так что ж неволить.

Не сдержался здесь Анисий, брякнул давнонаболевшее:

– Не все церковные установления обходитьследует. Допустим, если даже сам значения не придаешь, так можно бы и очувствах ближнего подумать. А то что же это получается. Вы, АнгелинаСамсоновна, живете по церковному закону, все обряды соблюдаете, грех к вам иблизко подступиться не смеет, а с точки зрения общества… Несправедливо это,мучительно…

Все-таки не смог проговорить напрямую,скомкал, но умная Ангелина и так поняла.

– Это вы про то, что мы невенчаныеживем? – спросила она спокойно, словно бы речь шла о самом обычномпредмете. – Зря вы, Анисий Питиримович, Эраста Петровича осуждаете. Он мнедважды предложение делал, честь по чести. Я сама не захотела.

Анисий так и обмер.

– Да отчего же?!

Снова улыбнулась Ангелина Самсоновна, но ужене собеседнику, а каким-то своим мыслям.