– Процесс выдачи долог. Он сбежит – изтюрьмы, с этапа, с поезда, с корабля. Я не могу рисковать.

– Ты не веришь Богу, – поникнув,грустно молвила она. – Бог знает, как и когда положить конец злодейству.

– Я не знаю про Бога. И безучастнымнаблюдателем быть не могу. По-моему, хуже этого греха ничего нет. Всё,Ангелина, всё.

Эраст Петрович обратился к Масе по-японски:

– Веди его во двор.

– Господин, вы никогда еще не убивалибезоружного, – встревоженно ответил слуга на том же языке. – Вампотом будет плохо. И госпожа рассердится. Я сделаю это сам.

– Это ничего не изменит. А чтобезоружный, не имеет значения. Устраивать поединок было бы ханжеством. Я содинаковой легкостью убью его хоть с оружием, хоть без. Обойдемся без дешевойтеатральности.

Когда Маса и Фандорин, взяв осужденного залокти, повели его к выходу, Ангелина крикнула:

– Эраст, ради меня, ради нас с тобой!

Плечи коллежского советника дрогнули, но он необернулся.

Зато оглянулся Декоратор и с улыбкой сказал:

– Сударыня, вы сама красота. Но, уверяювас, что на столе, в окружении фарфоровых тарелок, вы были бы еще прекрасней.

Ангелина зажмурилась и закрыла ладонями уши,но все равно услышала, как во дворе ударил выстрел – сухой, короткий, почтинеразличимый средь грохота ракет и шутих, взлетавших в звездное небо.

Эраст Петрович вернулся один. Встал у порога,вытер покрытый испариной лоб. Сказал, клацая зубами:

– Знаешь, что он прошептал? «Господи,какое счастье».

Долго так и было: Ангелина сидела с закрытымиглазами, из-под ресниц текли слезы, а Фандорин стоял, не решаясь войти.

Наконец она встала. Подошла к нему, обняла,несколько раз страстно поцеловала – в лоб, в глаза, в губы.

– Ухожу я, Эраст Петрович. Не поминайтезлом.

– Ангелина… – Лицо коллежскогосоветника, и без того бледное, посерело. – Неужто из-за этого упыря,выродка…

– Мешаю я вам, с пути сбиваю, –перебила она, не слушая. – Сестры меня давно зовут, в Борисоглебскуюобитель. И с самого начала так следовало, как батюшки не стало. Да ослабела я свами, праздника возжелала. Вот и кончился он, праздник. На то и праздник, чтобнедолго. Издали буду за вами смотреть. И Бога за вас молить. Делайте, как вамдуша подсказывает, а коли что не так – ничего, я отмолю.

– Нельзя тебе в м-монастырь. –Фандорин заговорил быстро, сбивчиво. – Ты не такая, как они, ты живая,г-горячая. Не выдержишь ты. И я без т-тебя не смогу.

– Вы сможете, вы сильный. Трудно вам сомной. Без меня легче будет… А что я живая да горячая, так и сестры такие же.Богу холодные не нужны. Прощайте, прощайте. Давно я знала – нельзя нам.

Эраст Петрович потерянно молчал, чувствуя, чтонет таких доводов, которые заставят ее переменить решение. И Ангелина молчала,осторожно гладила его по щеке, по седому виску.

Из ночи, с темных улиц, не в лад прощанию,накатывал ликующий, неумолчный звон пасхальных колоколов.

– Ничего, Эраст Петрович, – сказалаАнгелина. – Ничего. Христос воскресе.