Кукарев благодарил женщин, прижав руку к груди, и те, не до конца доверяя незнакомцам, торопливо пошли в сторону Жердяйки, беспрерывно оглядываясь. Но кукаревцы двигались к лагерю. И вдруг чечен и два футболиста, нагнувшись, юркнули в кустарник. Кукарев и Сергеев не заметили их маневр, остальные лишь понятливо усмехнулись.

Как братки ни прятались за деревьями, женщины заметили погоню и бросились бежать… Братки догнали их возле речки. Когда я выскочил на берег из леса, один футболист, навалившись на пожилую, держал ей руки, второй снимал с нее трико. Чечен пытался овладеть младшей, она отчаянно сопротивлялась и звала на помощь. Чечен заметил меня и успел вскочить на ноги, но от моего удара отлетел назад и рухнул с яра в реку. Тут же раздался его истошный, захлебывающийся голос:

— Тон-ннну!

Однако спасать его не было времени ни у меня, ни у футболистов, дружно ринувшихся на меня. Они были опытны в драке, владели приемами и обладали силой, я почувствовал это сразу, причем действовали слаженно, не мешая друг другу. Несколько раз они сбивали меня с ног, но я успевал откатиться и вновь подняться. Я тоже не только защищался, одному из них мне удалось провести хороший удар в голову, затем в пах и на время нейтрализовать его. И теперь мне нужно было постараться вырубить второго, пока этот не очухался. Но тут в драку вмешалась девушка, хорошей дубиной оглушив моего соперника. Я кинулся к реке, но увидел лишь стремительный (вода в реке после дождя поднялась) поток, который, видно, и унес чечена. Вернувшись на поле боя, я уложил очухавшегося братка и увлек женщин в лес. У младшей под глазом синел огромный синяк, но это не повлияло на впечатление, которое она на меня произвела. У девушки был красивый овал лица, красиво (приходится повторяться) очерченные рот и нос, такие лица называют выточенными. И еще она близоруко щурила карие, удлиненные в разрезе глаза, и это ей очень шло, придавая взгляду ласковое и в то же время насмешливое выражение.

Увидев винтовку, они занервничали, я тут же сказал, что выполняю правительственное задание, но это их не успокоило. И вдруг девушка, внимательно разглядывающая меня, радостно крикнула:

— Мама, это Андрей! — бросилась ко мне, обвила шею руками и расплакалась навзрыд, повторяя: — Это Андрей! Это Андрей!

Успокоившись, она объяснила матери, что я сын Марии Семеновны Балаевой и что учился с ней в одном классе, и звал ее не Нюра, а Нюня. Если бы не это напоминание, я ни за что не узнал бы в статной красивой девушке Нюру Егорову — маленькую худенькую плаксу.

Они долго не отпускали меня, и мне пришлось проводить их на достаточно далекое расстояние от Жердяевки. Пока шли, Нюра успела рассказать о всех общих знакомых, осевших в Красном, новости были нерадостные — мужская половина поголовно спивалась.

Попрощались возле сопки, от нее шла тропинка к реке Красной (от реки свое название получило и село), там рыбачил брат матери, доставивший их утром до Жердяевки. Я сказал, чтоб о нападении они никому не говорили, не дай Бог, мужчины поедут разбираться, археологи вооружены и мигом всех перестреляют. И наказал не говорить маме обо мне, я тайный агент, и никто не должен знать, что я в Жердяевке, даже родные.

Они тут же поклялись молчать, и мы расстались.

Когда подошел к палатке Кукарева, то увидел настороженно озирающегося братка с автоматом и Валеру, он сколачивал крест, и стало ясно, остальные прочесывают лес. Кукарев не дурак, сразу понял, спасатель женщин не мог возникнуть ниоткуда.

Я тут же направился к землянке, надеялся забрать продукты и спальник. Естественно, был предельно осторожен, и это помогло избежать лобовой встречи с бандой. Мне пришлось залечь, отходить в сторону было поздно. Они прошли совсем рядом.

— Нет, вы посмотрите, какой литературный гурман, — распинался Кукарев, — читает письма. Я догадываюсь, чей это человек, по какому ведомству проходит. Держал нас все это время на мушке, как лохов.

Сомнений не оставалось, они побывали в землянке. С Кукаревым были не все братки, значит, меня там ждет засада. Ладно, пусть посидят, покормят комаров. Стемнеет — сами убегут. И я двинулся за бандой, и вскоре снова услышал голос Кукарева:

— Видите ли, он читает Чехова и пьет «Мартини». Джеймс Бонд сраный…

Получалось, его больше всего злила найденная книга. В этом он видел издевательство по отношению к нему, невосприятие его всерьез, недооценку.

— Скажи, Арсений Петрович, не твой ли человечек за нами приглядывает?

— Обижаешь, Игорь Алексеевич, обижаешь, — в голосе Сергеева и в самом деле звучала обида, но, пожалуй, обида не на слова Кукарева, а на то, что обнаружили мое присутствие.

— Чей же он тогда, по-твоему? И сколько их здесь, почитателей Чехова?

— Если судить по спальнику — один. А вот чей? Тебе виднее, записки Полупанова были у тебя. Вспомни, кто имел к ним доступ…

И тут мне пришлось остановиться — лес кончался. И дальше я мог только наблюдать.

По тому, как вел себя Кукарев, можно было предположить — ответ Сергеева его удовлетворил, но, как выяснилось позже, он прекратил расспросы лишь на время похорон.

И кладбище давно не существующей деревни пополнилось еще одним обитателем, еще одним крестом с вырезанной ножом надписью: Е.Р.Г. А чечен не удостоился даже инициалов на самодельном кресте. Как я ни пытался оправдать себя, на душе было мерзко. Я говорил себе, чечен — бандит, насильник, таким не место на земле, не вмешайся я, что было бы с женщинами. Да и его дружки должны были в первую очередь спасать его, а не нападать на меня. И они, именно они, главные виновники смерти чечена. Но тот, второй, что сидел во мне, настойчиво твердил свое — ты ударил его, ты столкнул его в реку. И я не мог его переубедить.

Кладоискатели вернулись с кладбища, и сразу же Кукарев на повышенных тонах заговорил с Сергеевым. Закончилось это неожиданным образом. Братки по команде пахана схватили Сергеева, отобрали пистолет, после чего Кукарев — человек с добрым лицом — с силой пнул Сергеева в пах, а когда тот согнулся, ребром ладони ударил по шее и с ожесточением начал пинать упавшего, обратив на него накопившуюся злость за неудачу последних дней.

Возможно, Сергеев ждал от меня помощи, но я посчитал, особой причины для стрельбы нет.

Больше Сергеева не били, а под улюлюканье братков раздели и привязали к сосне. В окуляр было видно, с какой радостью облепили комары обнаженное тело.

А братки начали поминать погибшего. Влили стакан водки и в Сергеева. Кукарев, стоя, произнес речь. Но рассиживаться не дал — через полчаса все с лопатами двинулись в деревню. Сторожить палатку и Сергеева остался Никифоров. Сначала он поиздевался над Сергеевым, то замахивался прикладом, делая вид, будто собирается ударить по мошонке, то наводил на него ствол, но ограничился лишь несколькими щелчками в лоб (как говаривала моя бабушка, детство в ж… играет). После чего уселся на стол, положив рядом автомат.

Попытаться спасти Сергеева удобнее было бы ночью, но одно воспоминание об ужасе, который я испытал на берегу в день приезда, делало это невозможным. Надо было или действовать прямо сейчас или вообще оставить эту затею. Я выбрал первое и, чуть спустившись с косогора, начал подкрадываться к палатке. Расчет был на то, что Никифоров ждал нападения из леса, но никак не со стороны реки. И действительно, я беспрепятственно подошел на довольно близкое расстояние — метров на тридцать. И если бы Никифоров подошел к краю косогора, мне пришлось бы стрелять, чего совсем не хотелось, хватит с меня и чечена.