— Согласен.

Мы нашли удобное место для наблюдения за кукаревцами, и Сергеев рассказал, что произошло в их лагере за эти дни:

— Много кислороду, непривычная работа — все устали и потому легли рано. Не успели уснуть, как часовой начал палить по палатке. Кукарев отреагировал моментально, не видя, ориентируясь на выстрелы, ликвидировал стрелявшего. Если бы не он, трупов было бы больше. Сначала не могли понять, почему часовой это сделал, не ругались, не пили водку. У Кукарева железная дисциплина. Ладно, поставили охранять Никифорова, но всем было не до сна. Среди ночи Никифоров заорал: «Оно смотрело на меня! Оно смотрело!» — да еще открыл стрельбу. Все выскочили, начали тоже палить. Никифорова завели в палатку, дали стакан водки. Мы с Кукаревым уже поняли, в чем дело, сняли охрану и запретили выходить из палатки в темное время. Утром Никифоров рассказал, что ему почудилось. Естественно, все были напуганы. А мы не знали, как с этим бороться, защищаться от него. Не поинтересовались перед отъездом у знающих людей, считали написанное Полупановым про заклятие ерундой.

Чтобы успокоить людей, Кукарев наплел им о паранормальной зоне и приказал перенести палатку. Сам каждый вечер забирал у всех оружие, складывал в ящик и забивал крышку. Ночью не спали, из палатки не выходили и включали все фонарики. Выспались днем во время дождя.

Как ни остерегались, все равно не убереглись, ночью услышали, кто-то ходит вокруг палатки. Самсонов выглянул, сказал, никого нет — просто ветер, вернулся на свое место и вдруг схватил нож и ударил Евсеева прямо в сердце. Самсонова тут же сбили с ног, отобрали нож — все же крутые, все владеют приемами. Наверное, прибили бы, но Кукарев не дал. И правильно, виновный был там, за палаткой. Потом Самсонов весь день плакал, убил-то лучшего друга.

Представляешь, все невыспавшиеся, злые, а тут еще появляешься ты, убиваешь Алика, правую руку Кукарева. Освобождаешь меня. Так что не видать нам сундука, — подытожил рассказ Сергеев. — И близко не дадут подойти.

— Пусть сначала найдут.

— А книгой ты Кукарева достал. Не знаю, почему, но его аж трясло от злобы.

— Я думаю, для него это было унижением, он такой крутой, круче некуда, а тут какой-то лох держит его на прицеле и читает как ни в чем не бывало Чехова. Его обида происходит от повышенного самомнения.

— Пожалуй, ты прав, — Сергеев отломил чуть ли не половину буханки и начал с аппетитом есть. — С утра во рту ни крошки не было. Чем питаться будем?

— У меня палатка спрятана и немного продуктов. Котелок тоже вернул. Что будем делать, если они сундук найдут?

— Пока не знаю. Не хотелось бы всех убивать, хорошо бы ограничиться Кукаревым.

— Чтоб ему не достался камень заклятия?

Сергеев быстро повернул ко мне голову:

— От кого узнал?

— От красноармейца Сизова. Приходил он как-то к землянке, сказал, что этот камень своего владельца властью над людьми наделяет. Вот я и подумал, себе забрать, что ли.

Сергеев внимательно оглядел меня, словно пытаясь выяснить, шучу я или говорю правду.

— Не советую. Этим интересуются такие люди, они растопчут тебя и не заметят.

— Х-в?

— Ладно, все равно ты знаешь столько, что можно сказать и остальное. Я послан сюда по просьбе Х-ва, который хочет отобрать камень у Кукарева. Но у меня есть приказ вышестоящего начальства, того самого, что, выполняя просьбу Х-ва, послало меня сюда, приказ таков: ни в коем случае не отдавать камень Х-ву, сказать, что его не существовало в природе, все выдумки Полупанова. И вот для того, чтобы никто не мог мои слова опровергнуть, все видевшие камень должны умереть.

— Круто, — только и нашелся я что сказать.

— Круче некуда, — согласился Сергеев. — Можно было еще в городе нейтрализовать Кукарева и вести раскопки самим, но у Кукарева и Х-ва общий бизнес, у обоих крыша в Москве. И получается, Х-в не хочет ссориться с Кукаревым, а мое начальство с Х-вым. И что в итоге? Бандит ведет раскопки легально среди бела дня, а я, представитель власти, действую исподтишка, как бандит.

— Ничего не поделаешь, такое уж у нас государство полубандитское. Кстати, меня тебе тоже придется убрать?

— Согласно инструкции — обязательно, — не стал отпираться Сергеев.

— Круто, — только так я смог отреагировать на его слова. А что я еще мог сказать?

Больше мы о камне заклятия не говорили, наблюдение за кукаревцами пришлось прервать — подполье Петра Андреевича Балаева оказалось пустым.

Мой схрон был не тронут. Мы поставили палатку, открыли банку кальмаров и распили бутылку водки.

Начало темнеть, и я решил прогнать сидевших в засаде братков — надо было проверить, сохранились ли бачки с водой. Я точно знал, где самое удобное место для засады, недалеко от землянки лежала огромная, вывернутая с корнем сосна, именно оттуда прибегали бурундуки.

Подкравшись, я издал загробный стон, братки тут же вскочили и кинулись в землянку. Все-таки укрытие, напоминает дом, защиту — остаток детского сознания, что остается с нами на всю жизнь, принимая форму афоризма «Мой дом — моя крепость». После моего второго стона братки вылетели из землянки и бросились в сторону лагеря. Я послал вдогонку пронзительный вой, чтобы придать скорость их бегу.

Бачки с водой стояли на месте, под лавкой, почему их и не заметили, по той же причине не тронули картошку. Все остальное забрали, даже зубную щетку.

Я вернулся к Сергееву и, прежде чем заняться готовкой ужина, остро отточенной палкой провел вокруг палатки черту и посоветовал Сергееву за круг до утра не выходить.

— Помогает? — с надеждой спросил он.

В ответ я троекратно сплюнул через левое плечо.

Всю ночь Сергеев стонал и вскрикивал, видимо, снилось, как комары терзают его член.

Только сели завтракать, появился Рваное Ухо со своим другом. Честно скажу, то, что бурундуки нашли меня, было приятно и даже очень. Рваное Ухо впервые взял хлеб с руки. Когда мы сталкиваемся с тем, как дикие звери и птицы не боятся нас, доверяют нам, охватывает чувство, которое можно выразить хорошо известными словами: «Мы с тобой одной крови!» Эти моменты запоминаются на всю жизнь. В детстве я с отцом и матерью часто ходил на лыжах, и однажды в лесу к нам подлетела синица и села отцу на плечо, что-то пропищала и совсем не торопилась улетать. Это было что-то. А когда ходили по грибы, подошла косуля и долго разглядывала нас. Мне не верят, когда я рассказываю об этом, мол, косули пугливы, близко никого не подпускают, но тем и ценны такие мгновения. Всем также нравится, если их любят дети. А вот по отношению к взрослым мы часто хотим, чтоб нас боялись — закон джунглей, борьба за место в стае.

К деревне мы подошли вовремя, братки уже копались в подполье Юрия Семеновича Балаева. На всякий случай мы их пересчитали, все были на месте, можно было не опасаться нападения сзади. Работали братки аврально, без отдыха, прервались, лишь когда прибыла «Заря». Кукарев, видимо, не сомневался в удаче и не хотел рисковать, не хотел оставаться в Жердяевке лишние часы, минуты, боялся лишиться пока еще не найденного камня заклятия. То, что боялся, было видно по мерам предосторожности, пока одни копали, другие держали оборону. Не стояли с автоматами наизготовку, а залегли, схоронились, чтоб их трудно было поразить в случае нападения.