— Есть одно дело. Когда он будет?

— Через трое суток. Сегодня утром сменился.

— Он что, все время так работает?

— График.

— Ну да, ну да... — Какая-то мысль, неожиданно пришедшая в голову, беспокоила Захара Михалыча. — Выходит, сутки дежурит, а трое дома?

— Точно так, — сказал дежурный, приглядываясь к нему. — Вы не Антипов?

— Антипов.

— То-то я смотрю, человек знакомый. Меня не узнаете?

— Нет...

— Свояк я Пашки Серова, как же.

— А-а, — сказал Захар Михалыч. — Теперь узнал.

— Что вам от Николая Иваныча надо?

— Сегодня у нас двадцать седьмое?.. Значит... Это случилось пятнадцатого... У вас есть какой-нибудь журнал, где дежурства записывают?

— Само собой! — сказал дежурный.

— Посмотрите, пятнадцатого Бубнов дежурил?

— И смотреть нечего. Пятнадцатого наш караул дежурил, а Николай Иваныч четырнадцатого. Мы ихчий караул меняем как раз.

— Спасибо.

Получается, что Бубнов не был при исполнении служебных обязанностей во время ссоры со Стукаловым, как о том написал в объяснительной! Скорее всего, сменившись с дежурства, он зашел в кузницу выяснить что-то и тогда они поссорились. Отпадало самое страшное обвинение. Личные счеты?.. Конечно, никакие счеты, в том числе и личные, не дают никому права разбираться с помощью кулаков, а все же... Жизнь она и есть жизнь. Не зря же Бубнов скрыл, что был выходной. Имел, имел на то основания. Но что же он сделал, чем вынудил Стукалова полезть в драку?.. Не такой Стукалов человек, чтобы распускать за здорово живешь руки...

Из проходной Захар Михалыч позвонил Соловьеву домой и рассказал, что ему удалось выяснить. Соловьев обрадовался.

— Молодец, Михалыч! Прямо Шерлок Холмс.

— Теперь надо бы поговорить с Бубновым, Пал Палыч.

— Брось! Мы не базарные бабы. Обманул? Обманул. А разбираться в интимных подробностях противно. Пиши заключение, я подпишу. А сейчас извини, футбол начинается. Наш «Зенит» играет. — И Соловьев повесил трубку.

«Вот сукин сын, — беззлобно ругнулся старый Антипов. — Футбол ему дороже человека!»

А вообще-то он уважал Соловьева, хоть многое и не нравилось в нем. Ценил его знания, любовь к делу и понимал, что ему действительно некогда заниматься разбирательством. Огромным цехом руководит, да еще каким цехом! И надо признать, что руководит неплохо. Просто время от времени его нужно придерживать, чтобы не зарывался, не думал о себе слишком много.

«Ладно, — решил Захар Михалыч, вешая трубку, — поговорю для начала с Николаем Иванычем сам».

* * *

Бубновский дом стоял напротив дома Антиповых, только на другом берегу реки. Старый, довоенной постройки, один из немногих, уцелевших во время войны. Приусадебный участок — сад и огород — спускался прямо к воде. Можно было бы переплыть на лодке, так быстрее и удобнее, однако Захар Михалыч пошел пешком кружным путем, решив, что негоже являться незваным гостем через черный ход, с огорода.

Он долго стоял у ворот, слушая собачий лай, покуда кто-то вышел из дома на его стук и успокоил собаку.

— Кто там? — спросил женский голос.

— Мне хозяина.

— Какого хозяина?

— Николая Ивановича Бубнова.

— Сейчас.

Отворилась крохотная, неприметная дверца, врезанная в створку ворот.

— По какому делу? — поинтересовалась пожилая женщина, просовываясь в образовавшуюся щель.

— По важному, — ответил Захар Михалыч, и подумал: хорошо бы, если б не оказалось дома Ольги.

Хозяйка, жена Бубнова, отстранилась, пропуская его во двор. Огромный пес, тявкнув для порядка, завилял хвостом, точно признавая старого Антипова за своего.

— На место, Валет! — строго прикрикнула хозяйка, запирая калитку. — Проходите в дом, — пригласила она Захара Михалыча. — Не бойтесь, он не кусается.

Бубнов сидел в кухне, собирался завтракать.

— Вот не ждал, — сказал он удивленно. — Дорогой гость к столу — хорошая примета! Надежда, ставь угощение, — велел жене. — Наливочки принеси, грибочков. Возьми банку, которая на верхней полке стоит, там у меня одни боровички.

— Не надо, — отказался Захар Михалыч. — Я ведь прямо от завтрака, не хочется ничего.

— Стопка наливочки не помешает, — настаивал Бубнов. — Своя, Антипыч, не казенная табуретовка. Давай, давай, Надежда, что стоишь? — поторопил он жену.

— Я вообще с утра не употребляю.

— И ради выходного?

— Все равно.

— Смотри-ка ты! — Бубнов недоверчиво посмотрел на Захара Михалыча и покачал головой, сожалея. — На нет, как говорится, и суда нет. Садись, Антипыч.

— Мне бы поговорить с тобой, Николай Иваныч.

— Это само собой. Раз пришел, значит, поговорить надо. А мне что?.. Умного человека приятно послушать даже на пустой желудок. Всегда новое что-нибудь узнаешь, как там в верхах поживают, какие важные дела затеваются. А мы люди рядовые, темные, можно сказать. Газетки, правда, читаем, но что газета!..

— Не прибедняйся, — сказал Захар Михалыч. — А разговор у нас будет мужской...

— Раз так, пойдем в сад, — Бубнов неохотно поднялся из-за стола. — Там никто не помешает.

В саду, у самой воды, они устроились в голубенькой ажурной беседке. Была она аккуратная, веселая, сделанная с любовью и для радости. Точно теремок.

Закурили, прежде чем начать разговор. Да Захар Михалыч и не знал, о чем говорить с Бубновым, хотя ночью продумал все, заготовил возражения на любые отговорки, каких можно было ожидать. Хорошие слова были припасены у него — насчет любви, молодых, насчет того, что нельзя мешать детям строить свою жизнь. А теперь не находил нужных и простых слов и оттого нервничал.

— Сам беседку мастерил? — спросил у Бубнова, лишь бы не молчать долго.

— А кто же еще! — ответил тот с гордостью и насмешкой. — Все сам, все своими руками.

— Молодец ты. Надо бы и мне такую смастерить. — Он вздохнул. — Времени не хватает ни за что взяться. Вот уж пойду на пенсию, тогда возьмусь.

— Ясное дело, откуда у тебя время! В пожарку ты приходил про меня выпытывать?

— Я, Николай Иваныч.