– Прямой эфир с детьми?

– В нашем шоу нет ничего обычного, поэтому оно такое захватывающее. Вы сумеете прийти через неделю?

– Нет. Через неделю она будет в Америке.

– В Америке? Зачем?

– Приглашена на передачу в прайм-тайм, – без колебания ответил Питер. – Как мне сказали, это будет настоящая сенсация. – Когда припекало, он тоже мог генерировать креативные идеи.

Дэвид Флекснер в который раз повернул конверт и посмотрел на торопливо написанные от руки слова: «Надеюсь, Венеция показалась тебе сказкой». Сентиментальный вздор, чистой воды сентиментальный вздор, твердил он себе, но глаза застилали слезы. Папа, ты всегда умел растрогать до глубины души, и у тебя это каждый раз получалось.

Нет слов, Венеция – сказка! По совету Мэнни он отправился туда в тот же вечер. Бросил все или почти все. На подъеме оттого, что успешно выступил, впервые оказавшись в роли руководителя, Дэвид пригласил обворожительную Пиа поехать вместе с ним. К его восторгу, она рассмеялась, сжала ему руку и согласилась. Они провели три дня и две незабываемые ночи в настоящем дворце – отеле «Чиприани» на острове Джудекка с видом на цепочку островов Лидо. Венеция показалась Дэвиду волшебством и такой же – Пиа.

Тем горестнее было возвращение в Милан и все, что произошло потом. Рико встретил его вопросом: «Где вы были? Мы не могли с вами связаться». Наверное, он не собирался упрекать его, но слова прозвучали упреком. Узнав, что совершил с собой Мэнни, Дэвид ощутил, как его переполняет чувство вины. Уже в самолете во время полета в Нью-Йорк он размышлял обо всем этом и понял: отец хотел, чтобы все сложилось именно так. Чтобы он уехал и от души порадовался жизни, прежде чем узнает трагические новости.

Мэнни пролетел двадцать один этаж и умер от удара об асфальт автомобильной стоянки. Рак прибрал бы его на тот свет через несколько месяцев. Эти новости стали двойным ударом для его сына.

В аэропорту имени Дж. Кеннеди Дэвида встретил Майкл Липман, дружески обнял и отдал письмо отца. Дэвид распечатал его не сразу. Слова на обороте конверта были больше, чем он мог в данный миг вынести. Дэвид сам предложил сразу поехать в морг и вытерпеть муки процедуры опознания. Странно, но лицо Мэнни осталось целым. Был перелом основания черепа, но, как объяснили, удар пришелся сначала на ноги. Труп, за исключением лица, был покрыт простыней. Дэвид приготовился к тому, что повреждения окажутся настолько велики, что затруднят опознание отца, и был тронут, узнав знакомые черты, которые любил. Он наклонился поцеловать Мэнни в лоб и попрощаться, и в это мгновение случилась странная вещь – его волосы, забранные на затылке в хвостик, упали через плечо и скользнули по мертвенно-бледному лицу. Дэвид поспешно откинул их в сторону и увидел, что открылся левый глаз отца. Конечно, виной тому были его волосы, но Дэвида будто пронзило электрическим током – показалось, будто отец подмигнул ему. Он провел ладонью по мертвому лицу и закрыл веки. Все произошло так быстро, что со стороны могли не заметить. И, конечно, никто не произнес ни слова.

Когда они вышли на улицу, Майкл Липман предложил выпить, прежде чем вернуться в офис. Они завернули в ирландский бар в соседнем квартале.

– Вы, наверное, хотите прочитать письмо, – произнес Майкл, когда они сели. В его тоне звучало нечто большее, чем сочувствие. Нечто похожее на уважение. Раньше в зале заседаний совета директоров он почти не замечал Дэвида. Впрочем, как и другие члены совета.

– Позднее.

– Не поймите меня неправильно, я не хочу вам надоедать, – продолжил Майкл, – но мне кажется, что вам лучше ознакомиться с ним, прежде чем мы вернемся в офис. Если в нем то же самое, что в моем, нам предстоят срочные дела.

Дэвид понял, что Липман прав. Автор письма, хоть и был мертв, но продолжал командовать компанией. И лишь одна фраза свидетельствовала о том, что это послание самоубийцы:

Дэвид, застыв в кресле, перечитал письмо. На него обрушилось столько ударов, и он чувствовал, что впадает в ступор. Странно, он никогда не мыслил себя главой отцовской компании. Не сомневался, что после смерти Мэнни семья получит солидный пакет акций, но руководить делом будет кто-нибудь другой. А сам бы он довольствовался номинальным положением в совете директоров и не нес бы бремя судьбоносных решений. Его интересует творчество, а не скучные пилюли.

Дэвид откинулся в кресле и уставился в потолок.

– Он вас удивил? – спросил Липман.

– Естественно.

– Я пытался убедить его поговорить с вами, рассказать о своих планах. Но он отказался. Сказал, что вы будете лучше работать, если руководство обрушится на вас без предупреждения.

Дэвид метнул на Липмана взгляд:

– Вы хотите сказать, что отец поделился с вами планами совершить самоубийство?

– Нет. То есть я его так не понял. – Липман нервно поправил галстук.

– Признался, что болен раком?

– Да.

– Сказал, как собирался поступить?

Липман уставился в кружку с пивом, словно искал в ней ответ на вопрос Дэвида.

– Я хочу знать, – не отступал тот.

– Он сказал… м-м-м… что хочет соскочить со своего поста.

Впервые с тех пор, как Дэвид узнал о смерти отца, его лицо разгладилось, и он улыбнулся. В мрачном унынии была пробита первая брешь.

– И соскочил… на двадцать один этаж вниз. Очень похоже на отца. Дурная шутка по поводу собственного самоубийства. Я не против, если вы посмеетесь. Отец бы наверняка не возражал. Готов поспорить, он получал удовольствие, когда говорил вам это.

Липман вздохнул. Чувство юмора у босса всегда шло вразрез с его собственным. Дэвид же, представив, как отец потешался, пудря мозги своему мрачному помощнику, еще больше развеселился:

– Так он вам сообщил, что хотел бы, чтобы я, так сказать, вскочил на его пост?