В болото, которое становилось все более топким, онауглубилась где-то на четверть мили. Стрелок по-прежнему следовал за ней.Старался не шуметь, хотя и сомневался, что в этом есть необходимость. Онполагал, что та ее часть, которая могла слышать, чувствовать, думать, находиласьдалеко отсюда.

Наконец, женщина остановилась, поднялась на култышках,ухватившись руками за ветки, чтобы сохранить равновесие. Уставилась на чернуюповерхность открытой воды, вскинула голову, замерла. Стрелок не мог сказать,большое это озерцо или маленькое: края тонули в тумане. Однако, какой-то светна болоте был, слабое, рассеянное сияние, источник которого словно находилсяпод поверхностью воды, возможно, им случили затопленные и медленно гниющиестволы деревьев.

Она стояла, оглядывая озерцо и влажную грязь ее берегов, каккоролева могла оглядывать… что? Что она видела? Банкетный зал? В это емухотелось верить. Роланд тоже его практически видел. О нем ее мозг нашептывалего мозгу, предположение, что она видела банкетный зал, согласовывалось с еесловами и деяниями. Идея банкетного зала позволяла ее разуму разделять Сюзаннуи Миа, как раньше, пусть и с помощью других средств, он многие годы разделялОдетту и Детту. У Миа могло быть много причин, побуждающих хранить в тайне еесуществование, и, конечно, наиглавнейшая напрямую связывалась с жизнью, которуюона несла в себе.

Малым, как она его называла.

Потом, столь неожиданно для него, что он всегда вздрагивал(хотя видел он это не в первый раз), она начала охотиться, для чего ей пришлосьсначала подойти к самой кромке воды, а потом и ступить в нее. С ужасом иотвращением он наблюдал, как она раздвигает камыши, протискивается между ними.Теперь, отодрав от тела пиявок, она не отшвыривала их в сторону, а бросала врот, как карамельки. Мускулы на бедрах перекатывались. Коричневая кожаблестела, как мокрый шелк. Когда она повернулась (Роланд к этому моментуотступил за дерево и превратился в одну из теней), он ясно увидел, как набухлиее груди.

Проблема, конечно, не ограничивалась только «малым». Речьшла и об Эдди. «Да что с тобой, Роланд? — он буквально услышал голос Эдди. —Возможно, это наш ребенок. Я хочу сказать, никогда не знаешь наверняка. Да, да,я знаю, кто-то трахал ее, когда мы „извлекали“ Джейка, но это не значит…»

И так далее, и так далее, бла-бла-бла, как мог бы сказатьЭдди, а почему? Потому что любил ее и хотел ребенка, родившегося от их союза. Ипотому, что Эдди Дин был прирожденным спорщиком. В этом он ничем не отличалсяот Катберта.

А в камышах обнаженная женская рука «выстрелила» и ухватилаприличных размеров лягушку. Пальцы сжались, лягушка лопнула, внутренности ияйца потекли по запястью. Она поднесла руку ко рту, жадно все слизала, тогдакак зеленовато-белые лапки еще продолжали дергаться. После запястья насталчерез покрытых кровью и слизью костяшек пальцев. Остатки лягушки она отбросилаи крикнула что-то вроде: «Как тебе это нравится, мерзкая старая Синяя леди?»Низким, хрипловатым голосом, от которого по коже Роланда побежали мурашки.Голосом Детты Уокер. Обезумевшей от злобы.

А охота продолжалась. Следующей ей попалась маленькая рыбка…еще лягушка… и, наконец, царская добыча: водяная крыса, которая билась,извивалась, пыталась укусить. Но женщина переломала ей все кости и засунула врот, с головой, лапами, когтями, хвостом. А мгновением позже наклонилась ивыблевала лишнее, перекрученную массу меха и костей.

Допустим, я покажу ему вот это, при условии, что он и Джейквернутся из тех странных мест, где они оказались после ментального прыжка, сословами: «Я знаю, у женщин, когда они вынашивают ребенка, вкусы становятсяочень даже странными, но, Эдди, тебе не кажется, что это уже перебор? Посмотрина нее, ползает в камышах и болотной жиже, как аллигатор. Посмотри на нее искажи, что она делает все это для того, чтобы накормить вашего ребенка.Человеческого ребенка».

И все же он будет спорить. Роланд в этом не сомневался. Незнал он другого: как поведет себя Сюзанна, когда он скажет ей, что онавынашивает некое существо, которое в глубокой ночью хочет кормиться сырыммясом. Только из-за этого проблем выше крыши, а тут еще этот чертов Прыжок. Даеще незнакомцы, которые следят за ними. Однако, незнакомцы являли собой меньшуюиз его забот. Собственно, их присутствие даже успокаивало. Он не знал, чегоконкретно они хотят, но знал в принципе. Он уже встречал таких как они, многораз. И по большому счету, они всегда хотели одно и то же.

8

Теперь женщина, которая называла себя Миа, продолжаяохотиться, начала говорить. Роланд не впервые становился свидетелем этой частиее ритуала, но всякий раз стрелку становилось не по себе. Он смотрел на нее ивсе-таки ему с трудом верилось, что все эти голоса исторгаются из одного горла.Она спрашивала себя, как она поживает. Она говорила себе, что все у нее вполном порядке, благодарю вас, все о-очень хорошо. Она говорила о ком-то поимени Билл, а может, и Булл. Она осведомлялась о чьей-то матери. Она спрашивалао месте, которое называла «Морхауз», а потом отвечала себе, густым басом,безусловно, мужским голосом, что не нужно ей идти ни в «Морхауз» ни в какойдругой хауз. И весело смеялась, наверное, восприняв последнюю фразу, какотменную шутку. Она всем представлялась, как Миа (то же происходило и в другиеночи), именем, хорошо знакомым Роланду по его прежней жизни в Гилеаде. Там онопочиталось, как святое. Дважды она делала реверанс, приподнимая несуществующие,невидимые юбки, отчего у стрелка сжималось сердце: впервые он увидел такойреверанс в Меджисе, куда его, Алена и Катберта отправили их отцы.

Она вернулась на берег озерца (к двери зала) мокрая, сблестящей от воды кожей. Постояла, не шевелясь, пять минут, десять. Вновьухнула сова и, словно откликнувшись, луна вышла из облаков, чтобы обозретьтерриторию. Тем самым лишила убежища какого-то маленького зверька. Зверекметнулся к кустам, мимо женщины. Понятное дело, она молнией схватила его,впилась зубами в живот. Послышался хруст костей, треск разрываемой кожи,сменившиеся удовлетворенным чавканьем. То, что осталось от зверька, она поднялавверх, словно предлагая луне разделить с ней трапезу. Ее и без того темныекисти и запястья еще больше потемнели от крови. Постояв еще несколькомгновений, она резко развела руки, разорвав остатки зверька надвое, отбросилаих, рыгнула и вновь вошла в воду. На этот раз просто плюхнулась, началаплескаться, и Роланд понял, что ночной банкет закончен. Она даже ела комаров,без труда отлавливая их на лету. Роланду оставалось лишь надеется, что ничегоиз съеденного не приведет к расстройству желудка. Раньше, впрочем не приводило.

Пока она смывала с себя грязь и кровь, Роланд ретировалсятем же путем, каким и пришел, не обращая внимания на боль в правом бедре,стараясь идти максимально быстро. Он уже трижды сопровождал ее в эти ночныепоходы, и знал, насколько в таком состоянии обострены ее чувства.

Остановившись у кресла-каталки, он огляделся, чтобыубедиться, что не оставил следов. Заметил отпечаток подошвы сапога, разгладилего, бросил сверху несколько листьев. Только несколько, много выдали бы его.Покончив с этим, направился к дороге и лагерю, уже не торопясь. Знал, что онасначала приведет себя в порядок, а уж потом двинется следом. Он задалсявопросом, а что видит Миа, когда чистит кресло-каталку Сюзанны. Маленькийавтомобиль? Тележку с паровым двигателем? Значение это не имело. А вот ее умимел, да еще какое! Если б как-то ночью он не проснулся от желания справитьмалую нужду в тот самый момент, когда она отправлялась на одну из своих ночныхпрогулок, он бы, скорее всего, и не знал, какая она удачливая охотница, а такойпрокол грозил весьма серьезными последствиями.