пор же ассоциации почти прекратили существование. Они полностью подвержены государственному контролю, и этот контроль душит их на корню.

Эти пять законоположений, которые я только что проанализировал, если бы они были воплощены на практике, дали бы российскому подданному все права гражданина — иными словами, политическую свободу. На деле же они либо не выполняются вообще, а если выполняются, то в соответствии с временными положениями, которые: а) подвержены постоянным изменениям и б) отданы на откуп чиновникам на местах в плане толкования.

Таким образом, если одной важной причиной недовольства является отношение правительства к Думе, то вторая причина связана с характером и направленностью деятельности местной администрации.

Местная администрация дурна сама по себе, и это вызывает возмущение народа.

Одна из причин такого положения дел — то, что чиновники на местах считают необходимым всеми средствами поддерживать собственный престиж и престиж центральных властей. Результат политики «сначала успокоение, потом реформы» после ее прохождения через лабиринт административной системы состоит в том, что в глазах бюрократии самым серьезным преступлением является критика — любая критика, поскольку малейший намек на критику оценивается как подрывная деятельность, наносящая урон престижу власти, а этот престиж, убеждены чиновники, следует отстаивать любой ценой.

Сегодня в российской провинции — в губерниях и уездах — государственные чиновники творят беззаконие еще более вопиющим образом, чем до 1905 года, поскольку до 1905 года беззаконие шло сверху и только сверху, а местные чиновники не осмеливались выходить за рамки своих должностных полномочий. Теперь же беззаконие децентрализовано и распространяется через хитросплетения административной системы. А поскольку любая критика воспринимается как преступление, те, кто в нем подозревается, встречают на своем пути множество мелких, но докучливых ограничений и препятствий. Такое вмешательство в жизнь людей, естественно, порождает недовольство.

С особой наглядностью об этом свидетельствует та роль, которую играет тайная полиция.

Как мы уже говорили, критика воспринимается как преступление, покушение на престиж власти, но причина этого заключается в том, что критика методов государства или его чиновников приравнивается к сочувствию революционерам, идеям крайне радикальных партий, и это расширенное определение критики включает религиозную пропаганду, распространение ложных известий, и вообще любые слова и дела антиправительственной направленности. Все это расценивается как признаки сочувствия революции — причем революции в ее крайней форме.

Такова точка зрения всего административного аппарата, и эта точка зрения со всей силой проявляется в действиях тайной полиции, чьи отделения существуют по всей стране. Свою задачу она видит если не в провоцировании недовольства, то в том, чтобы изобразить его более пугающим, чем на самом деле, представить его активным там, где оно на деле лишь пассивно, иначе существование значительной части тайной полиции будет просто неоправданным.

Чтобы сдерживать революционное движение и надзирать за ним — а такое движение административному аппарату видится повсюду, — создана всеобъемлющая система шпионажа, тайной слежки, доносительства. Государственный аппарат использует немало платных агентов, которые должны «наушничать» за тем, что происходит в различных кругах. Однако шпиона от провокатора отделяет всего один шаг. Очевидно, что шпиону, желающему добыть больше информации о людях, которых он считает революционерами, легче добыть эти сведения, если он выдаст самого себя за революционера. В результате шпион с легкостью превращается в агента-провокатора, и люди, знающие, что в их среде есть шпионы и провокаторы, никогда не могут чувствовать себя в безопасности. И это ощущение, что — кем бы вы ни были и где бы вы ни были (ведь на вас в любой момент может быть состряпан донос, исходящий из той самой среды, в которой вы живете) — вы никогда не можете чувствовать себя в безопасности, постоянно и все больше подпитывает недовольство. Угаснуть недовольству не дает не столько то, что реально происходит, сколько то, что может произойти — опасность, нависшая над каждым. Здесь, как и в других случаях, речь идет о вмешательстве в жизнь людей, которое вызывает у них гнев.

Пока все, что я писал, касалось Великороссии, но сказанное еще в большей степени относится к Украине, Польше, Кавказу, Прибалтийским губерниям и Финляндии.

В этих землях произвол местной администрации и беззаконие, творимое государственными чиновниками, ощущается даже сильнее, чем в самой России. Следовательно, во всех этих окраинных владениях империи в большей или меньшей степени существует недовольство. И недовольство лишь усугубляется политикой, которую центральная власть проводит в отношении этих владений. Дело в том, что в своих взаимоотношениях с Думой правительство наживает капитал на «национальном вопросе» и выдвигает на первый план законодательные проблемы, касающиеся этих земель. Они используются как политическое орудие, как трамплин для теории и практики национализма и как предлог, чтобы отложить в долгий ящик реформы в самой России. Это вызывает сильнейшее возмущение не только у жителей национальных окраин, но и у тех великороссов, которые хотят видеть обещанные реформы осуществленными на их собственной родине.

Наконец, возникает вопрос: «Почему так происходит?» Что мешает управлять Россией мирно и спокойно, в соответствии с всеобъемлющими законами, которые уже есть в ее кодексе, и в соответствии с достойными восхищения, абсолютно вразумительными принципами ее политической конституции? И далее — что мешает правительству выполнить те из данных обещаний, что еще не воплощены в жизнь, осуществить реформы, которые большинство мыслящих людей в России считает столь насущно необходимыми?

Дать на эти вопросы удовлетворительный и категорический ответ трудно, а то и вообще невозможно.

Российские либералы, пожалуй, ответят, что старый режим, который был ранен, но не добит в 1905 году, постепенно собирается с силами и попросту борется за свое существование, что здесь речь идет о самосохранении. С другой стороны, в России найдутся независимые консерваторы и независимые радикалы, которые скажут вам: что нужно России — так это сильная исполнительная власть, решительный и смелый диктатор, которому достанет воли, чтобы снести препоны и расчистить мусор, чтобы править страной в соответствии с ее вековыми традициями. Лишь такая форма правления когда-либо давала результат в России — вот только в настоящее время ни такого человека, ни таких действий нет как нет. Другие, более склонные к скепсису, наверное, напомнят вам, что любой народ имеет то правительство, которого он заслуживает, и если в России нет политической свободы, то причина в извечной склонности русского характера к недисциплинированности, а поскольку все русские в той или иной степени недисциплинированны, им не стоит ожидать от власти ничего, кроме произвола.

Одно можно сказать с