Встречающиеся мне сестры в одинаковых мрачных платьях совершенно не реагировали на меня, и это удивляло больше всего. Будто я здесь уже много лет, а не пару часов. Мне все больше и больше хотелось подойти к ним и встряхнуть за плечи. Как можно быть такими безразличными?

А после нескольких часов безостановочного труда впала в странное оцепенение и перестала чему-либо удивляться. Мыла, резала, помогала готовить, убирала и снова мыла.

А внутри ворочался страх за ирлиса. И потому что он так и не появился, и потому что мог в любой момент прибежать. «Малыш, – мысленно умоляла я, – ищи свою стаю, не нужен тебе такой дом». Джантар предупредил настоятельницу о моей привязке, и та заверила, что в этом нет никаких проблем. Но мне стало казаться – обитель травниц не самое подходящее место для мелкого бесенка.

«Ищи свою стаю, малыш», – раз за разом посылала я детенышу мысль, надеясь, что он услышит меня и поймет.

Завтра уйду, решила про себя, и успокоилась.

Скажу, что это недоразумение, заберу вещи и покину кошмарное место.

В конце дня Мадин велела мне разнести подносы по кельям, где лежат немощные обитатели приюта. Узкий коридор. Крошечные комнаты. Безразличные старушки, смотрящие в потолок. Может, я накручиваю себя? Может они просто все уставшие от жизни женщины, которые выбились из сил от работы? Может, я просто слишком не хотела расставаться с моими спутниками и теперь воображаю себе лишнее? Ищу зло там, где его нет?

Вот сейчас разнесу подносы и пойду искать детеныша. Все, последняя дверь, тяжелый засов.

В невзрачной комнате, похожей на каменный мешок, на досках и соломе лежала старушка. Без ноги и со страшным шрамом на бледном лице, словно пеплом подернутым. Сквозь седину волос просвечивала серая кожа, а воздух был наполнен кисловатым запахом старческого тела. Я хотела было поставить поднос да уйти, но из-под седой пряди на меня вдруг глянул живой цепкий глаз.

– Новенькая? – отразился от стен хриплый шепот. Старуха пыталась меня разглядеть в тени дверного проема. Я кивнула.

– Ну и дура, – презрительно сцедила одноглазая старуха. Я невольно поморщилась: в который раз уже слышу подобную фразу. Подошла к столу и поставила поднос.

– Акина? – старуха вдруг вскинула руку и вцепилась узловатыми пальцами мне в предплечье.

– Нет, – я попыталась вывернуться из болезненного захвата. Откуда только столько сил в безобидной калеке? Но старуха даже не обращала на мои попытки внимания, крепко держала и внимательно разглядывала:

– Конечно, не Акина, я стояла у ее погребального костра. Ну-ка, наклонись, – она дернула мою руку вниз, вынуждая подчиняться. Спорить с дурной старухой совершенно не хотелось.

– Имя Джантар тебе о чем-то говорит?

– Он меня сюда и привел.

– Рассказывай, – она, наконец, отпустила мою руку, а сама попыталась подтянуться и сесть. Помогая ей устроиться удобнее, я кратко рассказала о своих нескольких днях в этом мире. Настолько сильный был контраст между ней и прочими обитателями, что я совершенно не подумала что-либо скрывать. Она слушала, прищурив глаза, и что-то бормотала про себя. Не удержалась, даже посетовала на сестер, которые отобрали специи старика Цзя-Иня. Старуха в ответ задавала странные вопросы, а потом хитро улыбнулась:

– Ну-ка, покорми немощную старушку.

Я потерла предплечье, где наверняка после ее хватки останутся синяки. Это она-то немощная? Но, ни слова не говоря, отломила кусок от краюхи и протянула ей. Взяла плошку и принялась медленно кормить супом с ложки. Что за игру ты затеяла, женщина с живым глазом?

– Спасибо, порадовала ты меня, теперь и умирать не жалко.

После еды ее лицо порозовело, даже морщины будто разгладились.

– Откуда вы знаете Джантара? – спросила я. Отставила пустую тарелку и вложила в морщинистые руки чашку с чаем.

– Училась вместе с ним, а потом воевала рядом, – она не то закашляла, не то засмеялась, брызгая слюной, – что, старая больно?

Я смутилась. Старушка угадала мои мысли.

– Девонька, мелитной мазью пользоваться приходилось? – спросила она, шумно прихлебывая чай.

Я кивнула, вспоминая некстати ладони Джантара.

– А из чего ее делают, знаешь?

– Нет.

– Еще бы, – фыркнула она, – никто не знает. Секрет травниц. Черта с два они кому-то расскажут, что держат дервина взаперти и цедят кровь, доводя внутреннего зверя до крайности. Обработанная после особым способом, она становится концентрированным чудом регенерации по баснословной цене. А вместе с драконьей кровью тело покидает наша сила. Уходит сама жизнь.

Я ошарашено смотрела на сморщенную старуху. Наконец вспомнила!

– Верина?

На привале ведь несколько раз упоминали, что их общая подруга Верина теперь живет у травниц.

– Видать, не забыли про меня. – Она странно улыбнулась.

– А… – я невольно перевела взгляд на обрубок ноги, соображая, что именно хочу спросить

– Нет, на кой им меня калечить. Такая раскрасавица я уже сюда пришла, только посвежее. Ногу я оставила смерти в залог в той самой бойне, которую Акина и не пережила.

– У меня не будет двух лет? – спросила я, осененная страшной догадкой. Иначе бы меня не подпустили к секретам травниц.

– Нет, уже сегодня с закатом поставят печать, убивающую эмоции, а там и сама не захочешь уходить.

– Но зачем?

– Говорят, нельзя жить в Белых Землях с эмоциями, мол это открывает дверь в душу для демонов и бесов. Верят, что отсутствие эмоций защищает их и всю обитель. А потом научат улыбаться всем вокруг, и никто ничего не заподозрит.

Старуха вздохнула.

– Я всегда считала, обычные жители покинули эти края из-за отсутствия порталов. И только здесь узнала, что жизнь в Белых землях потихоньку сводит с ума простых людей. Появляются неконтролируемые приступы агрессии. Одолевает беспричинная тоска. Человек словно теряет контроль над собой. Только дервины ничего не замечают. Вот и нашли способ травницы не покидать земли, полные редких, чудодейственных трав. Клеймо, стирающее умение чувствовать, сопереживать, печалиться или сердиться. Любить.

В ушах повторился лязг закрываемых ворот. Вот оно значит как. Надо бежать, и сейчас же. Хотя, подозреваю, меня не выпустят. Это внутри я могу ходить где угодно. Знают просто, что завтра стану как все. А захочу уйти – наверное, даже к воротам не подпустят. Я погладила кинжал, скрытый в одеждах. Буду драться. Лучше смерть, чем такая жизнь. Я посмотрела на старушку.

– Я могу чем-то помочь? – спросила и сама себе не поверила.

Старушка хрипло рассмеялась:

– А кинжальчик мне оставь – будет, чем масло на хлеб намазывать.