Свернули на узкую тропинку, вдоль которойпротянулись застекленные теплицы с овощными грядками, цветами и плодовымидеревцами.

А вот это похвально, одобрил полковник,разглядев за прозрачными стенами и клубнику, и апельсины, и даже ананасы.Кажется, Коровин умел жить со вкусом.

У центральной оранжереи, похожей на океанскиймираж – на пышно-зеленый тропический остров, парящий над тусклыми севернымиводами, врач остановился.

– Вот, – показал он. – Девятьсот квадратныхсаженей пальм, банановых деревьев, магнолий и орхидей. Обошлась мне в сто сороктысяч. Зато получился истинный Эдем.

И тут терпение Лагранжа наконец лопнуло.

– Послушайте, вы, врачу-исцелися-сам! – грозновыкатил он глаза. – Я что, по-вашему, на цветочки приехал любоваться? Хватитвола крутить! Где Ленточкин?!

В гневе Феликс Станиславович бывал страшен.Даже портовые полицейские, дубленые шкуры – и те коченели. Но Донат Саввич иглазом не повел.

– Как где? Там, под стеклянным небом, средирайских кущ. – И показал на оранжерею. – Сам туда забился, в первый же день.Единственно возможное для него место. Тепло, стен и крыши не видно.Проголодается – съест какой-нибудь фрукт. Вода тоже имеется, водопровод. Выхотели его видеть? Милости прошу. Только он дичится людей. Может спрятаться –там настоящие джунгли.

– Ничего, отыщем, – уверенно пообещалполицмейстер, рванул дверь и шагнул во влажную, липкую жару, от которой сразуразмок воротничок, а по спине потекла щекотная струйка пота.

Пробежал рысцой по центральному проходу, вертяголовой вправо-влево.

Донат Саввич сразу же отстал.

Ага! За размашистым растением неизвестногополковнику наименования – ядовито-зеленым, с хищными красными бутонами –мелькнуло нечто телесного цвета.

– Алексей Степаныч! – крикнул полицмейстер. –Господин Ленточкин! Постойте!

Куда там! Качнулись широкие глянцевые листья,послышался легкий шорох убегающих ног.

– Доктор, вы слева, я справа! – скомандовалЛагранж и ринулся в погоню.

Споткнулся о толстый, вьющийся по землестебель, грохнулся во весь рост. Это-то и помогло. С пола Феликс Станиславовичувидел кончик ноги, высовывающийся из-за волосатого ствола пальмы – шагах вдесяти, не более. Вот ты где спрятался, голубчик.

Полковник встал, отряхнул локти и колени,крикнул:

– Ладно уж, Донат Саввич! Пускай. Не хочет –не надо.

Медленно двинулся через заросли, потом прыг всторону – и схватил голого человека за плечи.

Он самый – дворянин Алексей Степанов Ленточкин23 лет, никаких сомнений. Волосы каштановые вьющиеся, глаза голубые (в данныймомент дико выпученные), лицо овальное, сложение худощавое, рост два аршинавосемь вершков.

– Ну-ну, не трепещи ты, – успокоительно сказалполицмейстер, поскольку странно было бы обращаться к сумасшедшему и голозадомуна “вы”. – Я от владыки Митрофания, приехал тебе помочь.

Мальчишка не вырывался, стоял смирно, толькоочень уж дрожал.

– Сейчас я ему укольчик, чтоб не буянил, –раздался голос Коровина.

Оказалось, что в кармане у доктора имеласьплоская металлическая коробочка. В полминуты Донат Саввич собрал шприц изаправил его прозрачной жидкостью из маленького пузырька, но Алеша вдругжалобно заплакал и припал к груди полицмейстера. Непохоже было, что он склоненк буйству.

– Я вижу, что ошибался и вы ему действительногорячо любимый дядя, – хладнокровно заметил Коровин, засовывая снаряженныйшприц в карман.

– Ну вас к черту, – отмахнулся Лагранж и сталнеловко гладить безумца по кудрявому затылку. – Ай-я-яй, как нас напугалинехорошие бяки. А вот мы им зададим. А вот мы им а-та-та. Я Василиска этого вдва счета выловлю, у меня не забалует. Только сунется, тут ему и конец.

Ленточкин всхлипывал, но уже не так судорожно,как вначале.

Чуть отодвинувшись, полковник вкрадчивоспросил:

– Что стряслось-то, а? Ну тогда, ночью? Тыговори, не бойся.

– Тс-с-с, – прошипел юноша, приложив палец кгубам. – Он услышит.

– Кто, Черный Монах? Ничего он не услышит. Онднем спит, – сказал ему Феликс Станиславович, обрадовавшись членораздельнымсловам. – Ты тихонечко, он и не проснется.

Пугливо покосившись на Коровина, безумецпридвинулся вплотную к Лагранжу и зашептал ему на ухо:

– Крест – он не крест, а совсем наоборот.Кррррр по стеклу, стены тррррр, потолок шшшш, и не убежишь. Дверь маленькая, непролезть. А окошки вообще, вот такусенькие. – Он показал пальцами. – Домокпрыг-скок, избушка на курьих ножках.

Алексей Степаныч тоненько засмеялся, но тут жеего лицо исказилось от ужаса.

– Воздуха нет! Тесно! А-а-а!

Он весь задрожал и принялся бормотать:

– Credo, Domine, credo, credo, credo, credo,credo, credo, credo, credo, credo, credo, credo, credo…

Повторил латинское слово сто, а может, двестираз, и видно было, что скоро не перестанет.

Лагранж схватил мальчишку за плечи, какследует тряхнул.

– Хватит! Дальше говори!

– А что говорить, – внезапно произнесЛенточкин спокойным, рассудительным голосом. – Иди туда, в избушку на курьихножках. В полночь. Сам все и увидишь. Только гляди, чтоб не стиснуло, а то сердцелопнет. Бамс – и брызги в сторону!

Согнулся пополам, зашелся от хохота и теперьуже повторял другое: “Бамс! Бамс! Бамс!”

– Хватит, – решительно объявил Донат Саввич. –Вы на него действуете возбуждающе, а он и так слаб. Лагранж вытер платком пот сшеи.

– Какая еще избушка? О чем он?

– Понятия не имею. Обычный бред, – сухоответил доктор и ловко вколол больному в ягодицу иглу.

Почти сразу же Ленточкин хохотать перестал,сел на корточки, зевнул.

– Всё, идемте, – потянул полковника за рукавКоровин. – Он сейчас уснет.