постоять за свои интересы», — подумала Кошечка, а вслух сказала:

— Тебе просто несказанно повезло, что ты наткнулась именно на меня, а не на моего отца. Уж поверь, я тебе очень сильно сочувствую, ведь сама знаю, что такое настоящая любовь. Однако я должна тебе сказать честно: то, что ты задумала, просто неосуществимо. Твой поход к хозяину крайне неразумен и даже чреват. Мой отец, узнай о твоем желании, наверняка ужасно рассердится на тебя и даже на твоего, ничего еще не знающего отца. Последствия для вас могут быть очень неприятны…

— Но как же так? — У бедной Мышки выступили слезы.

— А вот так, — с еще большей убедительностью продолжала Кошечка. — Узнай о твоих намерениях относительно Святоши, мой папаша просто турнет тебя и твоего отца с этой планеты. Я-то знаю, как он презирает невольников — по его мнению, так они вообще к роду человеческому никак не относятся, а уж свободных, которые сочувствуют рабам, просто люто ненавидит. Кстати, и твой отец вряд ли поймет всю силу твоей любви и, скорее всего, осудит тебя за такой поступок…

— Отец меня очень любит. Только поругает чуть-чуть и простит, и мы улетим куда-нибудь в другое место, — всхлипывая, все еще не сдавалась Мышка.

— Но ты не подумала о том, кого так опрометчиво полюбила. — Кошечка подготовилась нанести решающий удар. — Старый Лео никогда не согласится продать тебе Святошу даже за тройную плату. Дело в том, что раб, которого ты жаждешь купить, не просто рядовой подневольный работник, а настоящий военнопленный враг. Мой отец сохраняет ему жизнь только потому, что имеет очень ощутимую выгоду от его работы, но он никогда никому его не отдаст, особенно узнав, что его ожидает свобода. Мало того, если ты заявишься к моему отцу с просьбой о продаже именно этого раба, он, вполне возможно, в гневе прикажет тут же расправиться с беднягой. Сама же сказала, — теперь он на руднике не единственный техник, смена найдется… Скорее всего, после твоего разговора с хозяином Святошу просто без лишнего шума пристрелят, отведя за бараки к санитарному рву. И если ты непременно жаждешь скорой смерти несчастного, тебе стоит просто немного подождать, пока мой отец приедет. Он, наверное, совсем скоро вернется.

— Нет! — крикнула Мышка и безутешно разрыдалась.

— Ах, бедняжка! — Кошечка сменила тон с грозного на ласковый. — Жаль мне тебя, да и твоего Святошу тоже жалко. Видать, не дурной парень, коли такая девушка, как ты, готова за него в огонь и воду. Знаешь, будем же с тобой настоящими подругами, поклянемся, что твоя тайна останется только между нами и никто не узнает, зачем ты сюда приходила. Даже твой отец не должен ничего знать об этом, иначе не ровен час он сильно рассердится на твое своеволие. Да и Святоше ты не должна ничего говорить при встрече, ведь ты же не хочешь огорчать и обязывать его.

— Конечно. — Слезы так и текли из глаз Мышки. — Я ни слова не скажу ему. Он ведь и без того очень несчастен из-за неволи, и я не буду лишний раз напоминать ему, как он унижен. Но правда ли то, что вы, госпожа, не скажете о цели моего визита своему отцу? Я просто не переживу, если безвинный человек погибнет из-за меня. Ведь Святоша даже ни разу не прикоснулся ко мне, и это чистая правда!

— Я клянусь, что не проболтаюсь, — торжественно сказала Кошечка и заключила в объятия обливающуюся горючими слезами Мышку. А про себя она со свойственным ей скепсисом отметила: «Девчонка насквозь пропитана книжной романтикой. Она наивно верит в чистую любовь с первого взгляда и готова наделать несусветных глупостей».

Ей было искренне жаль девушку, которая решилась на такой странный и в то же время самоотверженный поступок ради своей первой любви. Она также прекрасно осознавала, что лишает возможности вольной жизни, а может быть, даже и семейного счастья Святошу, которому, судя по всему, вообще не суждено было даже смутно догадываться, насколько близко он только что был от освобождения. Но когда страсть теплится где-то в глубине сердца, то все угрызения совести не стоят и ломаного гроша. Кошечка хотела сама обладать сим недостойным предметом, и эта власть была дана ей судьбой. Неужели она откажется от того, что и так ей принадлежит, и даст завладеть этим другой женщине? Нет! Она не привыкла уступать!

Как только безутешная Мышка удалилась, Кошечка больше ни минуты не раздумывала и сразу же послала на рудник стражника с приказом немедленно доставить техника Святошу к ней лично.

Не прошло и часа, как Святоша предстал перед Кошечкой, возлежащей на диване в гостиной. Он вошел, сопровождаемый солдатом, и сразу же очень вежливо поздоровался.

— А теперь на колени, недостойная тварь. И всегда делай только то, что тебе приказывают. Тогда не придется наказывать тебя по всей строгости, — громко сказала она, с демонстративным высокомерием вздернув подбородок, а в душе откровенно наслаждаясь абсолютной властью над «объектом притязаний».

Земляшка уставился на нее в крайнем изумлении. Он явно не ожидал от обычно весьма благосклонной к нему хозяйки подобных выкрутасов. Однако без звука повиновался.

— Твоя вольная жизнь на руднике закончилась. Пора наконец вспомнить, кто ты такой на самом деле, — продолжала Кошечка, стараясь произносить слова как можно внушительнее и строже. — Я решила сделать тебя своим личным слугой. Так что теперь твоя обязанность: ждать моих распоряжений и приказов и немедленно выполнять их. Отныне тебе запрещено посещение поселка и рудника без личного моего на то разрешения. Твое место жительства теперь — хозяйская усадьба, и, кстати, у тебя не будет больше никаких выходных.

— Но работа по наладке оборудования еще не закончена. Нужна хотя бы еще одна неделя. Я думаю, что было бы целесообразно… — попытался возразить земляшка, но Кошечка даже не дала ему договорить, почти крикнув:

— Молчать, раб! — Слово «раб» при этом она произнесла с особенно издевательским ударением, настолько ей сейчас было приятно сознавать, что он всего лишь ее безоговорочная собственность. — Думать имеют право только хозяева, а твое дело — исполнять хозяйскую волю.

Тут она обратила внимание на упрямо сжатые, как ей вдруг показалось, от обиды губы пленного и осознала, что, пожалуй, несколько перехватила.

Тогда она махнула рукой страже в красноречивом жесте и, когда солдат удалился, произнесла уже гораздо мягче:

— Встань.

Землянин повиновался. Теперь он стоял перед ней по стойке «смирно», расправив плечи и замерев, и ни один мускул на его лице даже не дрогнул, а глаза, всегда такие живые и яркие, казалось, подернулись прозрачной,