Иногда мне хочется спросить господа – чем его прогневиланаша семья, почему он обрушивает на нас все новые и новые испытания? Или мыпродолжаем отвечать за грех моего брата, предавшего не только всех нас и своесословие, но и короля, и веру, и отечество свое? Однако, если рассуждатьлогически, как нам советуют господа философы, именно господь попустил Луи-Мишелявстать на путь предательства, ведь все в руках господа нашего. Хорошо,предположим, вскоре Творец спохватился и послал поперек пути «гражданинаЛепелетье» своего карающего ангела в лице королевского гвардейца Пари. Однакочто происходит потом? Умирает глава нашего рода – мой отец. Теперь умерла женаЛуи-Мишеля, и я не могу понять, что стало причиной скоротечной чахотки, в тримесяца сведшей в могилу молодую, цветущую женщину: то ли гибель мужа, то ли егопозорная слава. Король… наш король казнен! Говорят, скоро настанет чередкоролевы, которая еще томится в Консьержери [24]. А недавно пришло известие,что Пари, по пятам которого так и рыскали эти кровавые псы – революционеры,гнавшие его беспощадно по всей Франции, не давая передышки, не вынес больше жизнильва, затравленного шакалами, – застрелился в какой-то жалкой гостинице впровинции. Ну что ж, это поступок настоящего мужчины: он не позволилреволюционерам насладиться новым мерзким представлением, подобием того, кое ониучинили, обвиняя французского короля во всех грехах, содеянных его предками.Да, Пари поступил как истинный дворянин… Но как все это попустил господь?!

Помню, еще в детстве, читая в Библии о страданиях Иова, явосхищалась его терпением – и ужасалась жестокости бога, который решил подвергнутьтаким испытаниям одно из любимейших чад своих. Но глубоко внутри я былауверена, что в жизни так не может быть. «Все истории Священной книги выдуманыдля нашего исправления, для назидания, – размышляла я про себя. – Ни одинчеловек не в силах выдержать столько испытаний и не возроптать на Творца!»

Странно: жизнь избавила меня от многих детских и юношескихзаблуждений и иллюзий, однако несправедливость господа по отношению к людямдостойным ранит душу по-прежнему…

Во всей череде тяжких испытаний мелькнул только один светлыйлуч: удалось кое-что узнать о судьбе Луизы-Сюзанны, дочери Луи-Мишеля. Нам сМаксимилианом, моим младшим братом и нынешним графом Лепелетье де Фор деСен-Фаржо, удалось передать ей исполненные любви письма, и мы даже получилиответ. С недетской серьезностью (впрочем, она и прежде казалась мне старшесвоих лет и этим напоминала меня, недаром же я всегда относилась к ней не как кплемяннице, а как к родной дочери, хотя, наверное, это звучит смешно в устахстарой девы – в моих устах!) девочка написала, что мечтает об одном: уехать изПарижа, расстаться со своими воспитателями – кажется, я уже писала, что Конвентвзял на себя ее опеку, – вернуться в Сен-Фаржо и забыть, забыть всеслучившееся!

О, как бы мы все хотели никогда не вспоминать – а еще большехотели бы, чтобы другие люди не вспоминали! – о том, как граф Луи-МишельЛепелетье де Фор выкрикнул на весь зал Манежа: «Я голосую за смерть тирана!»

Увы, забыть об этом нам не удастся. Господь решилподвергнуть нас еще одному испытанию – самому, быть может, тяжелому: испытаниювечной памятью.

Мало того, что прах члена Конвента гражданина Лепелетьепогребен в Пантеоне, где мраморная плита отныне и вовеки будет оповещатьдосужих прохожих о преступлении моего брата. Мало того, что увенчанный лавровымвенком бюст его – скульптор не забыл подчеркнуть на лице знаменитый фамильныйгорбатый «римский» нос всех Лепелетье – установлен теперь в Конвенте, рядом сбюстом Брута, убийцы великого Цезаря. Ну да, два убийцы, les deux font la paire[25]…

Этого, повторяю, мало. Само преступление Луи-Мишеля Лепелетьетеперь воспето художником!

Известным художником, имя которого – Жак-Луи Давид.

Я о нем много слышала раньше. Да и кто из образованных людейне слышал о нем? Внучатый племянник знаменитого живописца Франсуа Буше, онпрезирал творения своего великого, блистательного, сентиментального,ироничного, искрометного предка, однако пользовался его поддержкой, деньгами,связями. Охаивая и огульно отрицая все, что написано Буше, он тем не менее небез его помощи сделался кем-то вроде peintre de Roi [26].

Как-то раз я видела этого peintre de Roi. Некрасивый,маленький, с выбитыми в детстве передними зубами, он напоминал злобного,сварливого карлика! Я с первого взгляда почувствовала к нему отвращение. Амежду тем он пользовался успехом у многих дам (есть такие, которых притягиваети возбуждает не красота, а уродство) и даже женился на молодой девушке, дочерисмотрителя королевских зданий. В картинах своих он следовал классическимобразцам. Мне всегда казались неживыми его композиции, даже знаменитая «КлятваГорациев», которую он написал на тему, заданную покойным королем (упокойгосподь его душу!), и для создания которой был послан в Рим – чтобывоодушевиться античными образцами.

А что сказать об «Андромахе, оплакивающей смерть Гектора»?Как же все это манерно, делано, вычурно по сравнению с прелестными картинамитого же Буше, полными смеющейся, игривой жизни! Вот разве что этнографическиеподробности Давид воспроизводил с бесподобной точностью. Колонны на егокартинах непременно срисованы с натуры. Складки одеяний заложены совершеннотак, как складки на мраморных одеждах римских статуй. И профили Горациев имертвого Гектора совершенно таковы, как у Цезаря, Марка Аврелия или Тибулла! Оночень хорошо умеет копировать, Жак-Луи Давид.

Однако общество с ума сходило от его картин. Все античноестало необычайно модным! Именно Давида должны благодарить наши дамы за то, чтоони сменили необъятные кринолины на полупрозрачные, легкие, не оставляющие длянескромного взора никаких тайн греческие туники, а вместо пышных, монументальныхпричесок, украшенных то корзинами цветов, то даже моделями парусных кораблей,начали убирать волосы А la Grec – мило, но незатейливо и однообразно.

Что и говорить, считалось, что Давид очень талантлив.Ученики ломились к нему! На пике своей популярности он написал картину «СмертьСократа»… и на долгое время это клише – «смерть кого-нибудь» – станет егоизлюбленной темой!