Глаза Армана Барбентана обведены лиловатыми тенями, и впадины орбит как будто стали сейчас еще глубже. Декер, несомненно, коммунист, один из тех солдат, которые просили передать лейтенанту Барбентану, что если ему что-нибудь понадобится… Арман чувствует: вот в этой голове с упрямым нахмуренным лбом, прорезанным морщиной, сложилось какое-то суждение о нем, о лейтенанте Барбентане. Вчера вечером Декер хватил лишнего и, возможно, ему неловко, что лейтенант это знает… Нет, не только в этом дело. Тут суждение иное, тут политическая оценка.

— Декер, у тебя, кажется, есть дети?

— В живых осталось трое.

Неверный ход. Нечего идти окольными путями.

— Слушай, Декер. Я действительно могу отдать тебе приказ — изволь руководить работами… Но у тебя другая мысль в голове. Скажи — какая? Не хочешь? Ну, хорошо, держи свою мысль при себе… У нас сейчас март месяц. Почему мы здесь оказались, и ты, и я, и другие, — об этом рассуждать не будем: ты, я думаю, понимаешь. У самого голова на плечах… можешь поразмыслить над этим… и, вероятно, уже поразмыслил, времени было достаточно… Ну, а что ж, по-твоему, лучше: валандаться здесь без всякого дела, места себе не находить от тоски или работать, а? Все равно, какую работу делать, только бы работать, человеком быть. Ты разве не боишься совсем заржаветь тут? Или, может быть, ты хочешь стать таким же, как те бездельники, которых ты презираешь?.. Ведь ты же рабочий человек, шахтер, и я уверен, что твои шахтерские глаза с презрением смотрят на лодырей, что твоя голова, по-своему, по-шахтерски, судит о них. Я уверен, что для тебя, как и для меня, как и для всех людей, привыкших работать, отдавать свои силы, свои мысли, свою жизнь тому, во что они верят, — хуже всего вот эта нескончаемая, мерзкая канитель, вот это невыносимое безделье. Ведь правда, Декер? Послушай… я не могу поручиться, что это самое укрытие, которое ты будешь рыть, — а ты, разумеется, будешь его рыть, — не могу поручиться, что оно рано или поздно сослужит большую службу… Я этого не знаю, а лгать не хочу… Но все-таки лучше делать хоть эту работу, чем изнывать от безделья. А ведь ты и других можешь научить работать, передать им свое уменье!.. Конечно, не надо очень много воображать… но ты сам подумай. Мы в шестидесяти-шестидесяти пяти километрах от Парижа… Роем тут траншеи… Или это будет просто ученьем… или и в самом деле они пригодятся, если боши полезут сюда… Что, если полезут? Ведь были же они двадцать с лишним лет назад у вас в Курьере, ты их видел… Нам неизвестно, зачем приказано рыть здесь укрепления… Но совсем неплохо будет, если ты научишь этому своих товарищей… сейчас они ни черта не смыслят, не знают, как надо укрепить укрытие стояками и обшить его досками, а ты их научишь; и если случится беда, ты не станешь дожидаться приказа лейтенанта, сам сделаешь вместе с ними то, что надо… А они?.. Ты о них подумай. Если и дальше пойдет так, как сейчас, если они попрежнему будут бездельничать, кому от этого польза? Твоим врагам. Твоим врагам очень приятно, что вы тут торчите без всякого дела, теряете трудовые навыки, уменье работать, свой облик человеческий. Разве не верно? Ну так вот, смотри на эту работу, как на спортивное упражнение, распоряжайся людьми не как сержант, а как капитан спортивной команды. Ты занимался спортом в Курьере, а? Каким?

У рыжеволосого Этьена вертелся на языке ответ: руководство профсоюзом — вот чем я занимался… Но он приберег этот ответ до другого раза, сказав просто: — По воскресеньям из лука стрелял.

Он вышел, ничего больше не добавив. Обоим было ясно, что он возьмет в свои руки постройку укрытия, которое приказал вырыть полковник. Арман, улыбаясь, смотрел ему вслед. Как же это такой человек был вчера пьян вдрызг. Не часто, должно быть, с ним это случается…

— Ага, сержант. Подите-ка сюда. Составьте команду землекопов и передайте ее в распоряжение рядового Декера. Да, да, Декера. Что вы так смотрите на меня, Мазюрье?

Сержант Мазюрье плотно сжал губы. Дать солдат в распоряжение рядового Декера! Это что ж такое делается? Советские порядки начал заводить?.. Дальше уж некуда. Барбентан осмелел оттого, что Выборг взяли. Но в «Пти паризьен» черным по белому напечатано: от Петсамо до Выборга финны крепко держатся… А известно вам, что на днях в метро арестовано двадцать девять коммунистов? Они подготовляли заговор. Слишком рано обрадовались, лейтенант Барбентан, вообразили, что ваша взяла…

* * *

Мясо дикой козы для стола господ офицеров доставил капрал Пилон. Капрал — солидный мужчина, приземистый и плотный, с круглыми плечами; каштановые волосы курчавятся над высоким лбом, лицо гладкое, усы подстрижены щеточкой; одет почти как офицер; он — фигура известная во всем округе: состоятельный подрядчик по строительным работам, и поэтому, когда Пилон появляется в офицерской столовой, ему всегда предлагают стакан вина. Он заведует столовой младшего командного состава и даже не гнушается сам стряпать. Зато, говорят, и лопают же там… Завидно! Браконьерство строго запрещено, а по сему преподнести седло дикой козы на потребу майора и прочих офицеров — ход дипломатический, обеспечивающий капралам и сержантам душевное спокойствие. Доктор Марьежуль называет такие дары «охотничьей податью».

— Ах, чорт, как вкусно пахнет! — сказал Местр, входя в столовую. А Сиври, взволнованный аппетитным запахом, воскликнул: — Ну, при таких ароматах я бы не стал объявлять голодовку! — Вот бестактный мальчишка, никогда не умеет помолчать! Зачем упоминать о неприятной истории и портить людям хорошее настроение?

Ватрен как раз привез из Парижа две бутылки бургундского по случаю прощального обеда: адвоката демобилизовали, пришла его очередь вслед за майором Наплузом. Майор все-таки получил, в конце концов, приказ об отчислении; разумеется, он рвал и метал, но смотался немедленно. На хозяйском месте восседает теперь капитан Бозир; напротив него — Местр, между лейтенантами Готие и Пейроне, а около Бозира — по одну сторону Ватрен, а по другую — гость, лейтенант Лурмель. По концам стола, друг против друга — юнец Сиври и доктор.

— Эта война ни на какую войну не похожа, — сказал Бозир. — Все-таки четырнадцатый год послужил уроком.

— Для кого? — буркнул Местр. — Опять таскаем англичанам каштаны из огня…

— Но ведь сражений-то нет!

— Вы думаете, господин капитан, — вежливо спросил Пейроне, — что и весной не будет сражений?

Бозир положил