ее и, окинув беспокойным взглядом стол, сказал: — Ах, дьявол!.. Спасибо, мне не хочется крема… Доктор, что у нас есть по части спиртного? К кофе дадите все тот же коньяк? Невысокая марка… Дело в том, господа, что у нас сейчас будет гость… Майор Бовезе; начальник жандармерии округа Сены и Марны оказал нам честь… Он уже находится в стенах этого дома… Доктор, прикажите сварить кофе покрепче. Хорошо?

— У нас есть бенедиктин, и потом, кажется, осталась еще бутылка курвуазье[357], господин капитан, — доложил доктор.

Местр присвистнул: — Командующий жандармским корпусом округа Сены и Марны. Ого! Скажите, пожалуйста… Я слышал, что…

— Да, — оборвал его Готие. — На нем лежит чертовская ответственность…

Ватрен сидел молча и думал. Он думал о Гайяре, о сыне Бордава, о депутатах-коммунистах, которых держат в одиночках. О том, что ждет лейтенанта Барбентана, когда слетит полковник Авуан, — это ясно, как шоколад. Он думал также о том обеде, о котором рассказывал Лурмель. Этого «гусара» он знал и раньше, знал его прошлое, его связи. Человек он довольно хорошо информированный. Фамилии Лаваля и Бонне не были для Ватрена именами, случайно брошенными в разговоре, — за ними он видел живых людей, с которыми ему приходилось разговаривать, он мог ясно представить их себе. Он знал также окружение газеты «Пти паризьен» — однажды он выступал в суде против господ Дюпюи[358]. Идет война, а на заводах арестовывают рабочих за одно неосторожное слово, истязают на допросах юношей, почти мальчиков. А в каком-то шикарном ресторане, в «Серебряной башне» или у Ларю… — так ясно видишь эту картину! — сидит министр иностранных дел в компании частных лиц, — может быть, видных, влиятельных господ, но все-таки частных лиц, и обсуждает с ними различные вопросы… Да хорошо еще, если только обсуждают… А вот здесь, среди военных рассказывают об этом и, видимо, никого такие вещи не коробят. В сознании людей что-то стерлось, притупилось. Зато как они рьяно устраивают охоту на «красных»! Вчера Бозир в моем присутствии выражал благодарность Сикеру и Серполе за усердную слежку, установленную на станции железной дороги… Пусть мне не говорят, что тут нет никакой связи…

Майор Бовезе — особа тяжеловесная как в физическом, так и в моральном смысле. Брови и короткие усы у него еще черны как смоль; на голове в густом бобрике волос серебряными нитями мелькает седина; он раздобрел, отяжелел, но сразу виден бывший спортсмен, грузное тело сохранило какое-то таящее угрозу проворство движений. Капитан Бозир представил гостю офицеров, и теперь жандарм, усевшись за стол, спиной к окну, между Сиври и Готие, пил маленькими глоточками кофе, прихлебывал из рюмки коньяк и говорил. Говорил он много. Несомненно, человек выдающийся. Он и сам так о себе думал и такое же мнение умел внушить своим слушателям. Стоило ему появиться, и каждый почувствовал, что игра в солдатики кончена — тут дело серьезное, майор Бовезе шутить не позволит. Еще бы! На нем лежат ответственнейшие обязанности. Трудные обязанности, но майору Бовезе они по плечу, — достаточно посмотреть на него. Говорил он снисходительным тоном, как будто приноравливаясь к пониманию недалеких людей, и как лицо, облеченное полномочиями. Кто его знает, куда он гнет!.. Начал он с чисто отеческих наставлений.

— Нехорошо, господа. Кое-кто из ваших солдат… Я говорю — «солдат», ибо и мысли не допускаю, чтоб это делали вы, господа офицеры… да-с, кое-кто из ваших солдат пошаливает… бьет из ружья птицу, стреляет кроликов. Ну, это бы еще ничего… кролики и птицы вредят посевам. Словом, на такие проступки, конечно, можно смотреть сквозь пальцы… Мы строго запрещаем браконьерство, однако, практически… Беда в том, что всегда находятся слишком уж ярые охотники. А вы же понимаете, — в этой местности стоит целая армия, и если дать ей волю, пропадет вся дичь. Пускай бы подстрелили какую-нибудь куропатку, уж куда ни шло. Но ведь наши браконьеры принялись охотиться на крупную дичь. Сами понимаете, каково это помещикам… А тут кругом крупные поместья. В моем округе расположены земельные владения очень влиятельных людей, с которыми нельзя не считаться. Возьмем хотя бы Ротшильдов — у них здесь охотничьи угодья, а кроме того, кругом немало имений родовитого французского дворянства… Я обязан охранять их интересы. А вы посмотрите, что делается!.. В двадцати километрах от вас стоит саперная часть, и офицеры… сами офицеры! ставят западни, охотятся на диких коз. Проходит по лесу сторож и застает их… Представляете себе, какое это производит впечатление?

Офицеры переглядываются. Неужели жандармерии все уже стало известно? Доктор Марьежуль беспокойно принюхивается — не слышно ли запаха запретного жаркого. Как раз в эту минуту в дверях появляется денщик, и Марьежуль украдкой подает ему знак убрать забытую на буфете улику — тарелку с остатками темнокоричневой подливки… Но майор уже перескочил на другую тему. Ватрен замечает, что на лице Лурмеля застыла кривая улыбка. Пейроне слушает с большим интересом. Бозир потирает пальцами нос. Местр сидит спиной к окну, и не различишь, какое у него выражение. В камине потрескивают дрова, на жандарма падают отблески пламени. Электричества еще не зажигали, хотя день туманный, хмурый, и в этой комнате с узкими окнами, затененными занавесками, уже с трех часов стоит полумрак.

— Вся ответственность за безопасность Франции лежит на нас. В нынешней войне Мелен играет решающую роль. Надо понять, что эта война ни на одну из прежних войн не похожа…

Бозир, вспомнив, что он и сам высказал сегодня такую же мысль, закивал головой и, облокотившись на стол, уставился на майора.

— …Вот, например, фронт… В прежних войнах тут все было просто, — каждый ясно видел, где фронт, и с развертыванием военных действий видел это все яснее: фронт приобретал определенные очертания, тяготел к непрерывности. Каждый мог отметить на карте линию фронта и вносить в нее изменения на основании сводок генерального штаба. Вы, господа, почти все в таком возрасте, что, вероятно, участвовали в прошлой войне. Ну-с, так вот, скажите, разве вам не бросается в глаза, что в нынешней войне у всех пропал интерес к сводкам генерального штаба? Сводки потеряли свое значение, и фронт потерял значение. Фронт окостенел. Битва происходит не на фронтах, а где-то в другом месте. Но вот трагедия: неизвестно, где происходит битва!.. Она разыгрывается внутри наций, и все идет совсем не так, как это кажется на первый взгляд: те, кто говорит о своей воле к миру, ведут войну, а