— А тебе этого хочется, что ли?

— Нет. Ну, а если так случится?..

Пасторелли страшно рассердился и три дня не разговаривал с Жаном. Впрочем, финские войска отступили на шесть километров.

И вот как раз в это время в казарме Мортье стали набирать добровольцев для формирующегося санитарного отряда, который окружала глубокая тайна. Шопотком шли разговоры, что если война продолжится, возможно, скоро будет пущено в ход какое-то новое оружие. Одному богу известно, что Жан думал об этой войне. Но когда человеку не спится по ночам от всяких черных мыслей… Тут хоть к чорту на рога полезешь, только бы переменилась жизнь… И вот Жан записался в санитарный отряд… хотя и не верил, что жизнь переменится. А потом дальше-больше… С ним беседовал врач в капитанском чине. Прекрасно, прекрасно, нам нужны молодые люди — крепкие и не робкого десятка. А потом — медицинский осмотр. — Кто едет, ступайте на вещевой склад, получите новое обмундирование. — Значит, действительно уезжаю… Жан познакомился с другими добровольцами. Они презирали тех, кто остается в Париже и будет торчать в госпиталях или в казармах… Группу сформировали в три дня и отправили всех с вещами в Лаонский округ для обучения. Там прикомандировали к кавалерийской моторизованной дивизии совершенно нового типа… Ну тише, тише, а то видите, что получается из-за вашей болтовни: включите-ка нынче вечером приемник — и услышите, что Фердонне уже говорит об этом по радио!

XXIII

— Вот посмотрите, Барбентан… тут командный пункт Мюллера… здесь Мальмор, канал… а здесь сооружения, которые прикрывают вторую роту. Обратите внимание на расположение дорог… Поняли? Нет? Да ведь это капкан!.. С тремя броневиками и с одной артиллерийской батареей я закрою этот проход.

— В таком случае я уж совсем не понимаю, какая польза от работ, проделанных в Ферте… По-моему, тут разрыв между всей этой системой укрепления, которую вы показываете, и…

— А вы пошевелите-ка мозгами, голубчик… Мы занимаем позицию, закрывающую подступы к месту впадения Урка в Марну, — правильно? В чем задача? Заставить противника принять бой именно в той местности, которую мы выбрали. Прекрасно. А ведь здесь все дороги ведут к нашей ловушке. Верно? Это при условии, что неприятель пойдет с востока или с севера, через Реймс или через Суассон… Но если он двинется через Перрон или через Компьен…

— Как! Через Перрон или через Компьен, господин полковник?

— А что ж! Это вполне возможно. Все почему-то воображают прежде всего лобовое направление, на Париж. А что если немцы сначала попытаются отрезать наши армия друг от друга и двинутся к морю… прямо на запад от Арденн — видите, где? Затем предпримут обходное движение и нападут на нас с тыла… А тогда в дело вступит то, что я называю — заслон Ферте-Гомбо. Понятно?

Арман смотрел на старика Авуана, низко нагнувшегося, почти лежавшего грудью на карте, где нанесены были оборонительные сооружения, смотрел на его защитного цвета куртку с кожаными вставками, на его редкие светлые волосы, бледное лицо с красными пятнами на скулах.

Что это? Играет он, забавляется? Или это всерьез? Авуан указывал линейкой направления, брал с письменного стола то одну вещь, то другую и расставлял их на карте, обозначая войсковые соединения. Все это казалось чем-то похожим на игру в шахматы, без всякой связи с действительностью. Авуан хладнокровно вел немецкие армии то через Лаон, то через Сен-Кентен, бесстрастно предполагал, что они будут купать своих лошадей в Па-де-Кале, бросят свои танки на поля Шампани. Для него все варианты были одинаково возможны, он и мысли не допускал, что это праздные догадки. Неприятель пойдет в наступление — вот отсюда или отсюда, — но обязательно пойдет в наступление. И чтобы остановить его, полковник рассчитывал только па одно средство — свой заслон. Он остановит неприятеля вот здесь или вот тут, — это не имеет значения, но обязательно остановит. Нам, конечно, придется всем погибнуть в этой операции. Но это неважно! Мы свое дело сделаем: дадим возможность нашим войскам перегруппироваться на классическом поле битвы — в долине Марны. Мы сломим натиск вражеских сил. Вот почему нас поставили тут, вот почему мне дали полк, вот почему я всю жизнь ждал назначения на этот пост… Мы все вместе сложим здесь свои головы, но выполним историческую, решающую задачу. Наша родина… будущее…

Вы скажете, что немцы еще не наступают. А что ж, по-вашему, дожидаться их? Нет, надо заранее расставить им западню. Посмотрите-ка на Финляндию. Нам все говорили: линия Маннергейма, линия Маннергейма… Конечно, я знаю, что прорвана только первая линия, а вторая еще крепко держится. Но ведь финнам пришлось произвести стратегическое отступление за Выборг. Заметьте, что русские врезались клином, а это показывает, что их штабисты… ну что там, они ведь не профессионалы! Выборг представляет собой большую западню для танков, готовую захлопнуться… как вот здесь — западня Ферте-Гомбо…

— Теперь вы понимаете, Барбентан, чего я хочу от вас и почему прошу вас сделать это? Нужно закончить работу по сооружению заслона Ферте-Гомбо, чтобы обеспечить тем, кто будет занимать эту позицию… в случае, если неприятель двинется через Компьен… обеспечить возможность продержаться хотя бы восемнадцать часов… Восемнадцать часов — это значит выиграть целую ночь для перегруппировки… А как же вы сможете продержаться в Ферте, если там не будет укреплений с подземным укрытием?.. Да, с подземным укрытием, в котором должно быть не менее трех выходов… для того, чтобы в случае необходимости пропустить танки, создать у них в тылу барьер… и замедлить продвижение неприятеля.

Конечно, Арман понял, ведь он участвовал в прошлой войне. Он знал, как сооружаются укрепления. Если полковник считает необходимым… Только вот беда: шанцевый инструмент никуда не годится, а земля промерзла…

— Лейтенант, — сказал полковник Авуан и, выпрямившись, положил руку на плечо Барбентана, — я рассчитываю на вас… Я знаю, что ваши люди слушаются вас. Как раз это вам и ставят в вину… вы меня понимаете?.. Мне нужно, чтобы в Ферте-Гомбо был устроен командный пункт… Он мне нужен… потому что… когда настанет час… я буду там. Вы поняли?

Арман посмотрел ему в лицо. Бедный старик, фанатик, уверенный, что нашел, наконец, смысл своей жизни, готовый принести себя в жертву… и, пожалуй, для этого он хотел бы, чтобы фронт был прорван, французские армии смяты и вражеские тяжелые танки ринулись бы с запада, с севера и с востока