— Да-с, весна покажет, — буркнул жандарм.

— Неужели мы будем весной еще здесь? — вздохнул Сиври и выплеснул коньяк из своей рюмки в камин, на раскаленные угли. Вспыхнуло пламя.

— Дрянной мальчишка! Такой прекрасный коньяк! — возмущался Бозир. В это время отворилась дверь и Готие крикнул: — Смирно!

— Вольно, вольно, господа… Мне сказали, Бовезе, что вы заезжали в батальон…

На пороге стоял бледный седой старик с неровно подстриженными усами — полковник Авуан, человек, который связал свое имя с первой линией обороны Парижа.

XXIV

В полку назревали события — это всем бросалось в глаза, даже наименее осведомленным. Офицеры вели между собой таинственные разговоры, шушукались. Казалось, все были в курсе дела. За исключением Сиври, конечно. Нехватало еще посвящать такого вертопраха в секреты! Лейтенант Гайяр делал вид, будто ничего не замечает, но очень тревожился… Преследования коммунистов продолжались. После недавних арестов в метро газеты сообщали о новых арестах в Аркейле, где была обнаружена подпольная типография, в департаменте Эндры и Луары (в бакалейной лавке, хозяин которой был эсперантистом), в Клермон-Ферране. Говорят, придумали еще новый способ распространять «Юманите» — стали вкладывать ее в «Журналь офисьель»…

А тут, как нарочно, Гайяр почти уже неделю ни строчки не получал от Ивонны. Он знал, что она ведет работу. Она об этом ничего не сказала, но Гайяр был в этом уверен и страшно беспокоился. Постепенно он свыкся с этой мыслью. Странно, но ему помогла история, в которую оказался замешанным его юный шурин. Можете сколько угодно говорить, что листовка попала к нему случайно, — так я вам и поверил! Значит, что же — вся семья? А как же он сам, Гайяр? Неужели показать себя трусом? И он решил пойти в Ферте-Гомбо поговорить с Барбентаном.

Он долго размышлял, колебался — пойти или не ходить?.. Теперь, когда Ватрена демобилизовали, Гайяр остался в полку совсем один, среди враждебного ему офицерства, и довериться Барбентану было скорее полезно, чем вредно. Дальше этого он не заглядывал. Но когда Гайяр вышел из Мальмора и зашагал по дороге, он признался себе, что в нем говорит смутное желание установить связь не с одним только Барбентаном…

Погода стояла прекрасная. Природа ждала перемен. Набухшие почки уже распускались раньше времени, и ветви были усеяны нежнозелеными, почти белыми пятнышками. Близилась весна, и, может быть, поэтому у Гайяра появилось давно забытое им чувство какого-то спокойствия, бодрости; хотелось насвистывать песенку, которую так любила вся молодежь, — ну, знаете, из «Веселых ребят»[359].

Гайяр попался на глаза Дюрану. Чтобы пройти из Мальмора в Ферте, нужно было пересечь шоссе на том перекрестке, где расположилась канцелярия первой роты. Сразу в Дюране заговорил инстинкт ищейки; он спрятался за повозкой, стоявшей у обочины шоссе, и долго следил взглядом за удалявшейся добычей. Ага, лейтенант свернул на дорогу в Ферте! Лейтенант Гайяр занесен в список. Вот как заварилось-то! Наконец-то удалось установить связь между Гайяром и Барбентаном. И, значит, если в Ферте… тогда и Гайяра рано или поздно…

Дюран был в крайне возбужденном состоянии — и не первый день, — уже две недели, с тех самых пор как Серполе передал ему секретное донесение. Хуже всего, что никак нельзя было действовать с помощью офицеров: слишком рискованно — пойдут слухи. К тому же Дюрану хотелось, чтобы вся честь досталась ему одному. Из-за бюрократической медлительности охранного управления потеряно столько времени! Просто невероятно! Но теперь, наконец, все готово. Операция — завтра. А тут еще заваривается новое дельце: Гайяр пошел в Ферте…

Что же сейчас делать? Пойти за ним следом? Опасно. Спугнешь, пожалуй. А операция-то очень важная. Пусть лучше все они воображают себя в безопасности. Да еще надо сегодня дождаться одного человека — должен приехать из Мо. И вообще, нельзя никого посвящать в это дело. Хотя всем ясно, все уже пронюхали. Из Мо, разумеется, предупредили полковника. Сочли нужным. Подумаешь, надо было предупреждать Авуана… У них какое-то идиотское почтение к военному командованию! Готие тоже знает. Он ведь из Второго отделения. Вероятно, и Мюллер тоже… Ну, и пусть их. Знают, знают, а когда в точности — никто не знает. Теперь держись, Барбентан! Попался!..

Дюран вышел на шоссе и остановился задумавшись. Хорошо, что есть такая вот профессия, такое увлекательное занятие, возбуждающее, будто кокаин. А то сердце щемит, все Сильвиана на уме. Серполе вручил донесение, как раз когда Дюран ходил мрачнее тучи. Вот уж не думал, что ему так мила эта гулящая девка! И то сказать — померла-то как! Подохла, как собака. Ужас просто. А ведь молоденькая, всего двадцать лет!.. Да еще тут припуталась какая-то загадочная история — один из его сослуживцев рассказал, но очень туманно: какой-то молодой студент… около трупа обнаружены коммунистические листовки… Дюран тотчас же помчался в Париж, хотел разузнать. Ему ничего не сказали. Материалы следствия были противоречивы. Судебные органы удовлетворились весьма легковесными объяснениями. Дело прекратили. А все-таки… Вдруг в том квартале известно, что Дюран был любовником Сильвианы, и знают также, какую роль он сыграл в аресте банковского служащего и Мирейль, и того испанца?.. Вскрытие… Ничего эти вскрытия не дают… Может быть, все-таки Сильвиану убили коммунисты? Из-за него убили. Или из-за болвана Лемерля. Он, поди, распустил язык… И Дюран побежал к жене Лемерля. Оказалось, Лемерль работает теперь у Виснера. Ничего не удалось выведать. Во всяком случае, ясно — Лемерль жив и здоров…

Донесение из Ферте пришлось очень кстати. Дело потребовало больших хлопот, и можно было уже не думать о своем горе. Все даже переплелось: он мстит за Сильвиану. Что же это? Неужели так никогда и не покончат с агентами Москвы? По ночам Дюран накрепко запирался в своей комнате: дверь на ключ, ставни на болты. Он окончательно запугал самого себя. А вы как думаете! Если только эти люди доберутся и до него, Дюрана…

Позади зацокали подковы. Дюран обернулся и едва успел отскочить в сторону. Выехал на утреннюю прогулку полковник. Смотри-ка, и он свернул на дорогу в Ферте. Эге! У Дюрана мелькнуло подозрение: а может, Авуан тоже в заговоре. И он захихикал. Потом вдруг вспомнил о покойнице Сильвиане, и опять физиономия его приняла унылое выражение, в последнее время он любил напускать на себя меланхолию.

Полковник обогнал Робера Гайяра, тот отдал честь. Авуан повернул лошадь назад и подъехал к лейтенанту. Ах, чорт! Что же сказать? Как объяснить полковнику, почему я здесь оказался?

Полковник наклонился